— Я спрашиваю: что вы хотите с ними сделать?
Тут бойцы, поняв, что Пахан ждёт от них инициативы, нестройно пролепетали:
— Сжечь! Сжечь! Угостить их «лучом»!
— Я не слышу! — проревел Пахан, вскакивая с «трона».
Охранники начали тыкать задний ряд «гражданских» стволами автоматов в спины и кричать:
— Сжечь, сжечь! Сожги их, Учитель!
И гражданские в заднем ряду, а за ним и стоящие в переднем глухо отозвались:
— Сжечь, сжечь! Сожги их, Учитель! Покарай их, Владыка!
Пахан облегчённо вздохнул.
— Раз вы так решили, будь по-вашему! — он сделал вид, что опечален таким жестоким требованием толпы, но не в силах ей противостоять. Толпа тут же умолкла. Пахан снова сел в кресло и чуть слышно приказал:
— На двор их!
Приговорённых взяли под руки и потащили во двор Обители. За ними охранники пригнали толпу. На залитом солнцем дворе уже всё было готово к казни. Солдаты стояли большим полукругом, охраняя периметр; внутри, полукругом поменьше охранники поставили гражданских, а напротив них к специальным столбам привязали деда Пихту и горе-солдатика. Снова повисла пауза. Пахан вышел вперёд, встал между толпой и приговорёнными и с максимально возможным пафосом пробасил:
— Именем и по повелению нашего народа недостойные жить среди нас предаются смерти! — и снял с плеча «луч».
И вот именно в этот момент толпа ахнула и попятилась назад, прочь от смертельного оружия. Пахан поймал этот момент, прочувствовал его, и небывалое удовольствие сладостной волной захлестнуло его душу. Он даже прикрыл глаза от кайфа, ведь каждой клеточкой своего тела он чувствовал: его боятся, его почитают, ему готовы подчиняться беспрекословно… Повелитель…! Не открывая глаз, Пахан снял оружие с предохранителя и поднял ствол на уровне пояса. Волны чужого страха продолжали окутывать его со всех сторон, купая и баюкая, принося несказанное блаженство… Владыка…! Он медленно открыл глаза и сделал шаг в направлении приговорённых. И дед Пихто, и солдатик отшатнулись назад, но верёвки удержали их у столбов. На их лицах был написан ужас: оба они уже не раз видели казнь, и знали, что их ожидает… Бог…! Пахан направил ствол «луча» на деда, сделал ещё два шага и был готов нажать на спуск…
Упс…
Верёвка, связывавшая руки солдатика, вдруг порвалась, и он со всего маху шмякнулся наземь. Куда бежать, он не знал. Да и не хотел солдатик никуда убегать. Он вдруг почему-то решил, что если он сейчас встанет и поднимет руки, то его простят и помилуют, потому что ведь — вон он какой честный: верёвка разорвалась, а он не воспользовался этим, и не дал деру, а, как положено честному человеку и настоящему пацану — встал, поднял руки и остался на месте. От этой мысли, озарившей его, он даже улыбнулся и даже сделал шаг вперёд, к «своим пацанам», к своему мудрому, жестокому, но справедливому Учителю.
Опьяневший же от чужого страха Пахан понял всё иначе. Развернул ствол и всадил по этой наглой роже, издевательски смеющейся ему прямо в лицо, длинную «очередь» из «луча». Парень вспыхнул жёлтым светом, за ним вспыхнул частокол, наблюдательная башня, солдат, находящийся на ней и ещё множество кустов и деревьев за забором. И только тогда, когда жёлтое пламя ушло далеко вперёд, а «луч» загудел, перезаряжаясь, Пахан отпустил спусковой крючок и обернулся. Все, кто был во дворе: охранники, солдаты, иностранцы, знаменитости и простые «бараны» — лежали, не шевелясь, закрыв головы руками. Пахан медленно оглядел затихший двор и опустил оружие. Он плыл гордым кораблём по волнам их страха. В голове его играл торжественный, величавый гимн и слова этого гимна могли быть такими: «Да! Они боятся! Они смертельно боятся меня! И значит — они будут выполнять всё, что я им скажу! Беспрекословно! Потому что я — их Повелитель, Владыка, Бог! Повелитель, Владыка, Бог! Повелитель! Владыка! Бог!».
Когда он вспомнил про деда Пихто, того уже и след простыл.
Глава девятая
У Пахана, конечно же, было имя. Обычное русское имя Михаил. Да и фамилия простая — Касьянов. И жил этот Михаил Касьянов в Подмосковье, работал на механическом заводе токарем. Неплохим токарем был Михаил Касьянов. Зарабатывал нормально, часто начальство просило план «дотянуть» (за премию). Иногда кое-что делал на заказ: для автолюбителей, в основном. Тоже не бесплатно. Словом, и на хлеб с маслом хватало, и жене на тряпки, и детям на конфеты. Даже с дружками посидеть в пивной — и то оставалось. Словом, хорошо жил токарь Михаил Касьянов. Да вот беда — той хорошей жизни кирдык настал в 90-е. Приватизировали тот механический завод, да и растаскивать начали. А рабочие: кто сам ушёл, кого сократили, осталась только пьянь да рвань, кому не зарплата нужна была, а подачка на опохмелку. Но Михаил Касьянов не ушёл, остался на заводе, хотя пьянью и рванью его никто бы не назвал: достаток в доме ценил и поддерживал, а в гулянке всегда меру знал. Удивлялись тогда все: что такой здоровый крепкий мужик на дохлом заводе делает? А получилось вот как.