Вечер того же дня
Ленинград, улица Егорова, общежитие
Института инженеров железнодорожного транспорта
Длиннющий коридор словно прострелил старое здание насквозь, оставив в стенах по входному и выходному отверстию – по окну на торцах с мутноватыми от осевшей пыли стеклами. Двери, двери, двери – бесконечные двери по обе стороны, застарелый запах мастики и потрескивание рассохшегося паркета елочкой под ногами.
Нашел нужный номер и замер, прислушиваясь. Я был готов ко всему, включая веселый рёгот из уже пьяных глоток – все-таки старый Новый год. Но было тихо.
На мой стук из-за приоткрывшейся двери сначала осторожно выглянул один глаз. Идущий откуда-то сзади рассеянный свет окрасил его в загадочный темно-синий, почти кобальтовый цвет.
– Ты?! – поразилась она, распахивая дверь настежь.
Стало светлей, и в глаза девушки вернулась приметная голубизна. Выражение крайнего недоумения на ее лице сразу окупило потраченное время.
– Я… Привет. Пустишь? – И протянул вперед здоровенную коробку из кафе-кондитерской «Север».
– Ох, моя любовь – «Фигурный»! – Брови хозяйки радостно взметнулись вверх, и я был энергично вдернут в комнату.
Софья, опершись на косяк, наклонилась мимо меня в коридор и повертела головой, оглядываясь. Я судорожно выдохнул сквозь зубы – близко, слишком близко, аж теплом прошлось по лицу…
– За репутацию беспокоишься? – усмехнулся через силу и опустил на пол сумку.
– Да что мне та репутация, – отмахнулась Софья, прикрывая дверь, и небрежно дунула вверх, прогоняя свалившуюся на глаз прядь светлых волос. – Да и чем ты ей можешь навредить?
– Ну вот и славно, – легко согласился я, передавая торт. – А чай в этом доме найдется?
В животе у девушки протяжно заурчало, и она ойкнула – негромко и смущенно.
– Брось, – махнул я рукой и наклонился, расстегивая молнии на сапогах. – Между нами, врачами, говоря, что естественно – то не безобразно.
– А это в честь чего вообще? – Софья демонстративно покачала тортиком.
– Пятница тринадцатое, – меланхолично пожал я плечами, распрямляясь. – Порой в такие вечера творятся страшные злодейства и великие непотребства.
Она неожиданно зло прищурилась:
– Так, ребенок, может, мне лучше прямо сейчас тебя за дверь выставить? С твоими подростковыми фантазиями?
Я неторопливо повесил куртку на гвоздь и обернулся, стараясь придать своему голосу убедительности и укоризны:
– Поразительно, как в такую очаровательную головку могут приходить столь похабные мысли? Да еще по столь незначительному поводу…
Софья побуравила меня взглядом исподлобья. Видимо, я прошел какую-то проверку, потому что спустя пару секунд она начала краснеть. Посторонилась и смущенно забормотала, глядя куда-то в пол:
– Проходи… Я сейчас чай… Только лук доварю, там уже почти готово.
– Лук? – заинтересовался я. – Французской кухней балуешься?
Мы склонились над эмалированной кастрюлькой, парившей на электрической плитке.
– Вот. – Девушка подняла крышку, показывая.
Там в побулькивающей желтоватой жижице лоснилась мелко порубленная луковица.
– Ага, суп с плавленым сырком, – догадался я, принюхавшись. – Лук, морковка, картошка и вареная колбаса?
– Здесь упрощенная рецептура. – Софья швыркнула с ложки, пробуя готовность. – Только лук. Вряд ли ты настолько голоден… Ты как вообще меня нашел?
– Будешь смеяться, – я завертел головой, осматриваясь, – но прием «родственник из провинции» в твоей регистратуре сработал. Главное, пожалостливее шмыгать носом… Сколько тут у тебя, метров десять есть?
Высокий потолок был свежевыбелен, вдоль стены – односпальная панцирная кровать, прикрытая узорчатым покрывалом, на полу – тонкий матерчатый половик. В общем, чисто и опрятно, даже несмотря на кривовато поклеенные обои. Да и сама Софья в легком домашнем халатике и в теплых тапках на три размера больше выглядела неожиданно уютно.
– Девять. – Она тоже заозиралась. – Это еще ничего, за стенкой четыре с половиной, да на семейную пару с младенцем.
– Весело, – заметил я и прошел дальше, к столу.
Обои над ним пестрели надерганными из журналов картинками, преимущественно с Мироновым, Тихоновым и Делоном.
– Крас-с-савчики… – протянул я, разглядывая. Вышло неожиданно желчно.
– Ого, ревнуешь? – мурлыкнула девушка, расслышав интонацию. Губы ее изогнуло ехидцей.
– К бумажкам? – задрал я одну бровь и смерил Софи высокомерным взглядом, а потом фыркнул: – Глупости какие, – и неожиданно почувствовал, как заливает жаром щеки.