— А я б тоже не отступил… — набычившись, негромко проговорил покрасневший Пашка.
Я согласно качнул головой, точно, этот — не отступит…
Мы тихо прошли по ещё влажной от утреннего дождя грунтовой дорожке к входу на братское кладбище. Плотной молчаливой группкой остановились у ступенек, читая. Справа прямо на ступеньки положена простая гранитная плита со словами:
Никита негромко спросил:
— Чьё?
— Рождественского, — откликнулось сразу несколько голосов.
Какая-то сила вздёрнула меня на полированную грань парапета, и, повернувшись к профилю города на горизонте, я продекламировал:
— Хочу смотреть
с разбитых пулковских высот
как ты живёшь,
врагом не сломленный народ.
— А это чьё?
Я спрыгнул вниз и, помедлив, ответил:
— Не помню… Прочёл как-то.
Автобус понизу обогнул холм с куполом обсерватории наверху и покатил по аллее к шоссе. Сидящие вперёди девчонки о чем-то пошептались и вдруг запели на шесть голосов:
Вышло на редкость минорно, к концу песни в салоне потемнело от смурых лиц. Оглядевшись, я решился и негромко промурлыкал:
Удивительно, но мне удалось не сфальшивить. Класс охотно подхватил:
Процесс пошел. Спели «нас ждет огонь священный, но всё ж бессилен он…», потом «призрачно всё в этом мире бушующем» и так, постепенно, дошли до «у леса на опушке живет зима в избушке» и задорного «где ж ты моя черноглазая где».
— Сёма, — оглянулась в салон Эриковна, сейчас Типанова будем проезжать, выходишь?
— Нееее, — замотал головой Резник, — можно я со всеми, до школы?
Эриковна на секунду замерла, разглядывая его со странным выраженьем. Да, пожалуй, это была гордость, потом кивнула:
— Конечно.
Я наклонился вперёд и тихонько шепнул на ухо Алёне:
— Давай «Школьный вальс». Ты — соло первые две строчки, остальные — хором две следующие.
Алёна с готовностью кивнула и, выскользнув в проход, подняла обе руки вверх, призывая класс к вниманию. Негромкий гомон затих, все замерли, упершись взглядами в солистку детского хора ленинградской капеллы.
— Когда уйдем со школьного двора, — начала она вышивать мелодию высоким хрустальным голосом, жестом обрывая попытки подпевать, — под звуки нестареющего вальса…
Взмахом ладоней включила хор:
— Учитель нас проводит до угла, и вновь — назад, и вновь ему с утра.
Эриковна развернулась вполоборота на своём месте в начале салона. На её лице засветилась немного кривоватая счастливая улыбка, а сквозь толстые линзы очков подозрительно блеснули глаза.
— Для нас всегда открыта в школе дверь, прощаться с ней не надо торопиться! — легко полетело Алёнкино соло.
Класс подхватил:
— Ну как забыть звончей звонка капель, и девочку, которой нёс портфель?
Я огляделся и замер, поражённый неожиданной мыслью:
«Вот за это, чтоб дети так пели, наверное, и можно умереть…»
— Спасибо, что конца урокам нет, — с улыбкой продолжила солистка, — хотя и ждёшь с надеждой перемены.
— Но жизнь — она особенный предмет, — выводил автобус, — задаст вопросы новые в ответ.
Глава 12