Вскочил и, возбужденно разминая ладони, заметался по комнате. Все эти тренды носят объективный характер — неурожаи или, наоборот, излишки производства, результаты действий Федеральной Резервной Системы и так далее. Мое вероятное вмешательство не должно уж очень сильно сказаться на рынках, отменяя тренды. Примерную глубину и длительность рецессий буду знать.
Да, косить — не перекосить…
Сажусь и, с трудом сосредоточившись, перепроверяю всё ещё раз.
Итак, к концу 1990 года, началу приватизации в России, можно выкачать с мировых бирж порядка четверти триллиона долларов. Это, правда, без учета ограничений по ликвидности инструментов и моего влияния на цены, но, зато, и без возможностей на других рынках, без акций, трежарис и валют. А там и ликвидности море и тренды тоже «мама не горюй».
За первые три года приватизации страна получила всего семь с половиной миллиардов долларов. И тут я, во всем белом и с несколькими десятками, а то и сотнями. Хм… Может, действительно так и надо?
Скептически покосившись на столбики цифр, пытаюсь прикинуть, на каком разряде меня начнут убивать. Получилось где-то в районе десяти миллиардов, году так в 1987–1988, даже если буду использовать несколько счетов у разных брокеров.
А что, вариант… К этому времени приличную службу безопасности отстрою вокруг себя. А если стать публичной фигурой, филантропией заняться и на этом целенаправленно попиариться, создать легенду… Завалить меня будет сложнее, не каждый желающий отдать приказ сделает это, и не каждый возьмется за исполнение.
Упал на ковер, глядя остановившимся взглядом в потолок. Очень хочется пойти по этому пути. Так сильно хочется, что аж страшно — что там от меня останется хотя бы к середине пути, а сколько растворится в бабле? Это ж ужасно сильный растворитель душ…
Переворот, п-п-пшёл отжимания делать, нечего на полу просто так валяться. Давай, мешок, пыхти!
Неприятности начались, когда день перевалил через экватор. На большой переменке в столовой заметил краем глаза, как Яся, оживленно размахивая надкушенной ватрушкой, что-то рассказывает Вере Соломоновне и тыкает пальчиком в толстую тетрадь, но не придал этому никакого значения. Мало ли какие темы могут быть перед уроком литературы у заслуженной учительницы и её любимой ученицы.
Когда же по окончанию урока Вера Соломоновна, ласково поглядев на меня сквозь толстенные линзы, попросила задержаться, под ложечкой неприятно заныло.
Я обреченно приблизился, с подозрением разглядывая лежащие на учительском столе теперь уже две толстые тетради, шестым чувством ожидая от них подлянки. За плечами у русички оживленно вились Тома и Яся. Наклонившись, разобрал на одной из обложек надпись: «Песенник ученицы 8Б класса Афанасьевой Тамары». Четкая цифра «8» возвышалась над целой горкой зачеркнутых подружек, нижней из которых была кривенькая тройка.
— Андрей, проверь, пожалуйста, текст. Тома его по памяти писала, нет ли ошибок? — учительница вручила мне тетрадь, открытую ближе к концу. — Мой старый приятель из Пушкинского Дома как-то утаил от меня эту замечательную историю, укорю его при встрече.
Я опустил глаза и прочёл первые две строчки: «Ночь светла. В небесном поле ходит Веспер золотой».
Длинно и грязно выругался в уме. Поставил себе несколько нелицеприятных диагнозов, но легче не стало. Неторопливо, мазохистски наслаждаясь вакуумом в голове, дочитал до конца.
— Всё верно, — улыбнулся через силу Томе, — у тебя отличная память.
Задумчиво повертел в руках тетрадь, и она перелистнулась, открывшись на, видимо, наиболее часто открываемой странице. Полюбовался на вклеенную фотографию Антона Веселова. Крупная карточка, шириной почти на весь тетрадный лист, в нижнем левом углу красным фломастером нарисовано сердечко.
— Отдай! — тоненько взвизгнув, Тома рванулась ко мне, выдернула тетрадь и двумя руками прижала к груди. — Ну зачем ты туда полез!
Гневно стукнула со всего маху каблучком по полу, стремительно развернулась и выбежала, низко наклонив голову, из класса. Вслед за ней моментально испарилась и Яся.
— Эээ… — глупо проблеял я вслед, — эээ…
Озадаченно поморгал, глядя на захлопнувшуюся дверь.
— Да, как-то глупо получилось, — сказала, чуть наклонив голову, Соломоновна, — извиниться бы…?
— Да легко… Поможет ли? — я вопросительно развел руками.
— Смотря как просить.
— От чистого сердца… Действительно, глупо получилось, — я раздосадовано тряхнул головой.