Паштет обреченно вздохнул и отложил банку, затем достал из секретера тетрадь и гордо протянул. Уже по его виду было понятно, что дело, по его мнению, идёт на лад. Полагаю, не в последнюю очередь благодаря тому, что я подтянул себе умение одного хорошего репетитора.
Угу… похоже, группировку многочленов Пашка действительно просёк. Внимания, правда, не хватает, но логику схватил.
Я обвел найденную ошибку и показал нависающему за плечом Паштету. Он покраснел и обиженно запыхтел.
— В принципе — неплохо, — подвел я черту, — но виден недостаток концентрации. У тебя там макароны не переварятся?
— Ой… — Пашка улетел на кухню.
Я потянулся в кресле, прикидывая, что с ним делать дальше. По алгебре можно переходить к делению многочленов при помощи разложения на множители. И на концентрацию внимания упражнения надо дать. Следить за кончиком секундной стрелки — это раз. Подсчет в уме гласных и согласных букв в абзацах — это два. Упражнение с поиском потерянных цифр. ещё где-то в журналах видел рисунки «найди 5 отличий», тоже пригодится. Ну, и хватит пока.
— Дюх, готово, иди жрать, пожалуйста, — улыбается Паштет от двери.
Пашка умеет готовить всего два блюда, но, зато, делает их мастерски. Тонкие ломтики картошки, зажаренные в большой чугунной сковородке на смеси сливочного маргарина и перетопленного свиного жира получаются восхитительно — и это самое слабое из возможных определений. Но и жареные макароны в его исполнении ничуть не хуже. Всё то же самое, только вместо картошки Пашка закладывает в разогретый жир сырые макароны и обжаривает их до золотистого цвета, и лишь потом доливает точно отмеренный объем воды. В этот момент над сковородой встает яростный столб пара, а когда жидкость выкипает, на дне остается похрустывающий на зубах шедевр. Пашка иногда посыпает всё это сахаром, тогда макароны подёргиваются глазурью странного розоватого цвета, но эта вариация нравится мне чуть меньше.
— Вот, — Паштет водрузил на центр кухонного стола шкворчащую сковородку, — и помни, друзья познаются в еде!
Мы набросились, и, чуть ли не урча, умяли всё за пять минут.
— Кайф, — подвел итог я, озираясь, чем бы можно было стереть намусаленный на физиономию жир. — Теперь колись, о чем ты с Зорькой на второй перемене шептался.
Взгляд у Пашки заметался.
— Стоп, стоп, стоп! — постарался успокоить его я, — мелкие подробности не надо. Удалось выяснить кто прокозлил? Больше меня ничего не интересует.
— Лейт.
— Вот гондон! — я удивленно покрутил головой. Нет, я, конечно, знал, что Сашка Лейтман потом стал отъявленным мерзавцем, но вот что этот фрукт созрел так рано… Это — открытие.
— Драться будешь? — обреченно уточнил Паша.
— Я дурак, об дерьмо руки пачкать? Просто заношу в список любимых врагов. Как там Михаил наш Юрьевич говорил: «Я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они волнуют мне кровь». Вот пусть дрожит-боится. А ты, кстати, тоже будь с ним осторожен, эта субстанция мало того, что вонючая, но ещё скользкая и липкая.
Я помешал сахар в чае, наблюдая за слетающимися в кучку чаинками. Забавно, а как же центростремительные силы при вращенье? Надо будет нашего физика попытать.
Пашка поелозил немного, собираясь с духом, потом решился:
— Как с Зорькой мириться будешь?
— А я с ней ссорился?
Паштет недовольно поджал губы:
— Она страдает…
— И что я должен, по-твоему, делать? Я что-то совершил против нашей дружбы? Где-то неверно поступил?
Пашка подумал и отрицательно помотал головой.
— Вот… Извиняться мне не за что. Ситуация хреновая, согласен, но тут нифига не поделать, увы… Или она переболеет, и дружба возобновится, или — финиш.
Я допил чай и скомандовал:
— Все, тему эту пока закрыли. Пошли, не подумай чего плохого, с многочленами развлечемся…
Оно удивительно — это давно забытое чувство большого праздника на День космонавтики. И у детей, и у взрослых — приподнятое настроение. На лицах чаще, чем обычно, мелькают улыбки, в глазах виден отблеск нездешности.
Сегодня — день для взгляда поверх обыденности. Праздник немного выпадает из череды советских, сегодня мы гордимся не только СССР, но и всем человечеством.
«Космос — наш», — звучит по радио. «Наш» — значит, землян. Мы в космосе первые, но открыли его не для себя — для всех. Мы — первые от людей. Передовой отряд человечества, теперь не только на Земле, но и в космосе.
Мы сделали это сами, несмотря ни на что.