Мой смех звучит как еще одно подтверждение.
— Как ни абсурдно все это звучит, но так оно и есть.
Микеш все еще в недоумении:
— Но я не понимаю, почему же эта исповедь настолько ценна.
Гресбек отвечает совершенно серьезно:
— Гисльери со своими дружками прижимают к ногтю спиритуалистов одного за другим как ответственных за распространение «Благодеяния Христа» в собственных епархиях. Караффа на Тридентском соборе открыто обвинил их в том, что они не только не препятствовали его распространению, но и во многих случаях способствовали ему. Как вы думаете, что произойдет, если сами инквизиторы узнают об интересе папы к автору и к содержанию «Благодеяния Христа»? Что случится, если кардиналы, находящиеся под следствием, услышат о существовании подобного свидетельства и сумеют защититься от выдвинутых против них обвинений?
Жуан нависает над столом:
— Караффе несдобровать. Но кто гарантирует, что подобный документ действительно существует?
— Ни вам, ни мне нечего терять.
Глава 43
Двух дней бодрствования и всего восьми часов сна для пяти десятилетнего больного старика вполне достаточно, чтобы не суметь правильно зашнуровать камзол. Лишь с третьей попытки мне наконец удается справиться с этим будничным делом. Скапливаю в себе возбуждение, необходимое для того, чтобы справиться с усталостью.
Гресбек уже в прихожей, завернутый в плащ, он прислонился спиной к комоду с запрокинутой назад головой. Он глу боко дышит, словно пытаясь сконцентрироваться. Огнестрельного оружия у него не будет. Только кинжал. Он стар так же, как и я. Я могу ему доверять.
Пульсирующая боль в запястье, постоянно плотно забинтованном тонкой яркой восточной тканью, сложенной несколько раз так, чтобы она стала шириной с ладонь. Она закрывает чуть меньше половины предплечья.
Он войдет в агентство, не вызвав подозрений. Там у него развязаны руки — Фуггер знает, с кем иметь дело.
Тонкие перчатки из черной кожи, мягкой и блестящей, подаренные мне юным Бернардо Микешем.
Таковы уж превратности судьбы — сведение счетов происходит совсем не так, как ожидаешь. Бросаю взгляд на свое отражение в роскошном зеркале — высотой в мой рост, но в два раза шире — в резиденции Микешей в самом конце Джудекки. Совсем не то, что ты хотел там увидеть. Редкая седая борода обрамляет мое лицо.
Он пробудет внутри ровно столько, сколько нужно, чтобы забрать досье: никаких рассюсюкиваний.
Из-за старой горбинки кончик моего носа немного смещен влево. Волосы забраны назад и смазаны маслом — подарком донны Беатрис. Пистолеты скрещены за поясом, я провожу рукой по рукоятке ножа, закрепленного за спиной.
Он выйдет ко мне и передаст мне небольшую полотняную сумку с документом внутри.
Прикрываю свое оружие, перекинув полу плаща через плечо. Взгляд на Генриха, отражающегося в зеркале, — он в той же позе.
Себастьяно ждет нас в лодке.
После обмена мы выйдем с противоположной стороны Фондако к Большому каналу. Оттуда — в «Карателло». Затем — на материк.
Неожиданно появляется Жуан, и все становится на свои места. Кивок Гресбеку — мы отправляемся.
Мы поворачиваем в Рио-дель-Вин между куполами Сан-Марко и колокольней Сан-Дзаккария. Себастьяно правит лодкой, мы с Гресбеком сидим друг напротив друга. Он долго массирует шею, чтобы снять мышечное напряжение. Ни у кого не возникает необходимости говорить. С широкого речного русла мы сворачиваем в узкую, постоянно извивающуюся Рио-ди-Сан-Северо. Мы проходим под несколькими мостами, пока не попадаем в реку Сан-Джованни, потом налево, туда, где открывается канал, и все время прямо.
Едва очутившись на твердой земле, мы во весь дух помчимся к Тренто, поднимаясь по долине Бренты. Два дня галопом, останавливаясь лишь для смены лошадей, в сопровождении лучших людей братьев Микеш. Надо добраться до Пола любой ценой.
Доставить исповедь Манельфи в руки английского кардинала. Только Генрих способен сделать это.
Двадцать пять шагов, и мы добрались. У входа толпится множество кучек болтающих людей: мой взгляд скрещивается с взглядом Дуарте. Один лишь кивок. Гресбек рядом со мной. Мы заходим в квадратный внутренний двор Фондако-деи-Тедески.
В центре возвышается колодец, к которому ведут две каменные ступеньки. Мое место. Занятые делами люди расхаживают туда-сюда — здесь же и неизменный бочонок пива.