Буокай помрачнел от напоминания о «должке царю». «Должок» этот стал уже давно большим долгом, страшной кабалой, отравляющей все его существование. На уплату долга уходила вся пушнина — не оставалось даже на маломальскую одежонку сыну.
— Трудно спорить с тобой, — промолвил старик.
— А это что такое? — удивился Уйгунья, вытащив из-под себя щепку с буквами, нацарапанными углем. — Кто у вас грамотный? Ты писала? — повернулся он к Нюргуне.
— Кыыс-Хотун действительно ученая девушка, — улыбнулся Буокай, — но это писала не она.
— Кто же? Уж не ты ли, старина?
— Ээ, куда мне! Чуурай!
— Чуурай? Этот пострел?
— Кыыс-Хотун научила.
— Вот как!
Уйгунья внимательно взглянул на Нюргуну. На ней было ситцевое платье, закрытое спереди грубым передником, но даже и он смотрелся на девушке, словно его выцветшую ткань освещала ее красота. «Человек красит одежду», — сказал бы всякий, взглянув на нее.
— Да… не зря за тобой охотятся… — пробормотал Уйгунья и тут же оборвал себя: — Ну и что же ты написал здесь, Чуурай?
— Царю-солнцу письмо! — откликнулся из угла мальчик.
— Ого! И что же ты написал?
— Я спросил, почему он к нам цепляется? Мы никогда с ним не встречались, а он говорит, что отец ему должен!
Уйгунья расхохотался.
— Верно, приятель. И впрямь, зачем цепляется? Мало Хохунчи, так еще царь-солнце…
— Ну как там Хохунча? — оживился Буокай. — Знай, полеживает да поплевывает?
— Зачем полеживает. Теперь ему лежать некогда.
Бегает, как бешеная собака. Сам виноват: не надо было на молодой жениться! Нашел женщину под стать себе — рот не закрывается! То ей дай, это принеси, иди сюда, беги туда — достается и нам, и самому князю! От такой не отвяжешься, из-под земли выкопает.
Буокай пососал трубку.
— Что ж, поделом ему… Четырех жен замучил, пора и честь знать… Может, бог в наказание послал ему языкастую.
— Хорошо бы! Да, кажется мне, недолго и она протянет.
— Что ж так? Уж она-то вроде за себя постоять может.
— Жадна слишком. Неделю назад на скачках появилась — смотреть тошно: побрякушек не счесть. Одного серебра, наверно, пуд. Все украшения покойниц нацепила.
— Каких покойниц?
— Жен Хохунчи, каких же еще!
— Говорят, через старую одежду и чужие вещи болезнь может передаться… — подала голос Нюргуна.
— Вот и я о том же толкую, — живо повернулся к ней Уйгунья. — Мыслимое ли дело — жадничать так!
В урасе благодаря этому человеку с острым языком словно посветлело. От каждой его шутки старик Буокай во весь рот улыбался, а у Нюргуны становилось легче на душе. Даже Чуурай и тот мужественно боролся со сном, чтобы не пропустить мимо ушей ни одного слова гостя. А Уйгунья съел кусок мяса, отрезая острым ножом у самых губ, и протянул хозяину кисет:
— Угощайся! Такой табак тебе и не снился. Купцы — парод хитрый, бедному человеку одно курево дают, князю — другое. Бери, бери, не стесняйся! У Хохунчи табак никогда не кончится!
Буокай с наслаждением затянулся душистым дымом. А неугомонный гость продолжал:
— Не умеешь ты устраиваться в жизни, старина. Охотиться и то не навострился, как следует. Ну чего ты копошишься в здешних местах? Давно вытоптано, ничего нет. И брат твой Семен такой же. Кочевали бы за горами Алапыя, там, говорят, чернобурок расплодилось без счета. Вот бы их на твою нарту! Тогда бы и Хохунча позавидовал тебе.
Старик с сомнением покачал головой: Уйгунья не охотник, откуда ему знать, где водятся такие драгоценные зверьки! Да и далеко горы Алапыя, не с его собаками отправляться в дальний путь…
— Сам-то был там? — улыбаясь, промолвил Буокай.
— Я? Я там бывал, куда и птица не залетала. Прошлой весной на Алдан ходил, нынешней — опять пойду.
«На Алдан… — промелькнуло в голове Нюргуны. — Буокай как-то говорил: чтобы попасть на твою родину, надо сначала идти к реке Алдан…»
— Возьми меня с собой! — вырвалось у нее.
— Тебя? — Уйгунья оценивающим взглядом окинул Нюргуну. — Взять — не фокус, довезти — сложнее! Во-первых, нужна отдельная нарта. Во-вторых, больно худенькой кажешься ты мне. Замерзнешь! В такую дорогу отправляться — надо сначала жир нагулять.
Он засмеялся.
— Не нужна мне отдельная нарта! Я пешком пойду!
— Не по душе, значит, тебе у старика Буокая? — Уйгунья задумался. Улыбка сбежала у него с лица. — Бежать тебе отсюда, видно, и вправду надо.
— Что такое? — встревожился Буокай.
Уйгунья внимательно огляделся вокруг, словно его кто-то мог подслушать. Потрескивал угасающий огонь, в углу легонько похрапывал мальчик. И уже от того, что веселый гость не торопится с главной новостью своей, Нюргуна поежилась, словно по чуму промчался порыв метели.