Только вспомнит Нюргуна, как прощалась с Чуураем, слезы навертываются на глаза. «Я с вами, с вами! — кричал мальчик. — Не останусь!» Долго уговаривали его Буокай и Семен — Чуурай был безутешен. «Я вернусь, Чуурай, — сказала тогда Нюргуна. — Я обязательно когда-нибудь вернусь. А тебе красную рубашку привезу». Доведется ли еще раз увидеть мальчика, ставшего для нее роднее брата?
Когда Буокай хлестнул собак и они ринулись в снежную даль, Чуурай вырвался из рук Семена и долго бежал вслед им, размазывая по лицу слезы…
Собаки явно устали. Некоторые из них спотыкались без видимой причины, даже вожак тяжело увязал в пороше. Наконец Буокай воткнул в снег хорей, остановив нарту.
— Здесь заночуем, — хриплым от ветра голосом проговорил он.
Нюргуна огляделась. Вокруг не было ни избушки, ни шалаша. Палатку они с собой не взяли — она занимала бы на нарте слишком много места. Буокай, поняв ее недоумение, протянул руку в направлении какой-то странной дыры в сугробе. Это была охотничья нора.
Впервые пришлось Нюргуне спать на голом снегу…
И снова — путь без дороги, бесконечная, режущая глаза белизна. Через полдня вышли к большой реке и свернули на нее. Здесь, по льду, нарта скользила легче. Впрочем, и на реке попадались трещины, заметенные глубоким снегом. Тогда старик соскакивал с нарты и бежал рядом. Все чаще приходилось сходить с нарты и Нюргуне… На третий день пути обоим уже доводилось больше идти, чем ехать, — собаки окончательно выбились из сил.
— Ладно… Отдохнем. Далеко ушли, теперь нас не догонят, — сказал Буокай в середине дня.
Собаки, не ожидая, пока их освободят от постромок, свалились на снег. Лишь вожак, недовольно ворча, остался на ногах и пытался поднять своих изнемогших товарищей. Нюргуна всегда удивлялась уму и преданности этой собаки, которая понимала старика с полуслова, разве что не говорила.
— Не надо, спим! — крикнул Буокай.
Вожак сел на снег, облизывая израненные лапы. Буокай распряг собак, осмотрел их когти, достал из мешка сушеную рыбу.
— Ешьте, ешьте! Сразу сил прибавится!
На этот раз собаки приняли пищу спокойно, отрешенно, без обычного визга и лая…
Мясо для себя и Нюргуны он утром спрятал на своей груди, под шубой, чтобы оно окончательно не закоченело. Уставшие не меньше собак, люди уселись рядом с ними и стали жевать мясо, отрезая маленькие кусочки.
— Отец, — спросила Нюргуна, — далеко еще?
— Ээ, — улыбнулся старик, — так просто не скажешь. В тундре мало знать, сколько осталось. Это не самое главное.
— А что же главное?
— Погода. Если повезет — скоро будем в поселке. Пурга задует — придется ждать.
— Где?
— Где застанет.
Хорошо бы развести огонь, согреться как следует. Но для костра нужны дрова. В тундре они не валяются.
— Из тебя вышел бы хороший ездок, — тепло произнес Буокай. — Лучше меня переносишь. Только зачем ты так часто прыгаешь с нарты? На льду, когда снега мало, собакам легко.
— Жаль их.
— Да… Это хорошо, что ты собак жалеешь. Человек должен заботиться о животных. Они на нас работают.
Огонь… Вечный спутник северного человека, хранитель его жилья и тела… Как хочется протянуть к нему побелевшие от холода руки; ощутить лицом его доброе дыхание.
Нюргуна подняла голову и вздрогнула: вдали, у подножия гор, в белесое небо поднимался синий дымок.
— Дым, отец! Дым! Там люди?
— Где? — вскочил Буокай, протирая глаза ребром ладони.
— Там, там! Смотри!
Лицо Буокая посуровело.
— Это не дым. Накаркал я на нашу голову… — Он обреченно махнул рукой. — Пурга.
Теперь уже и Нюргуна разглядела, что дым совсем не синего цвета. Это скорее была снежная пена. Она стремительно приближалась.
— Куда же нам, — бормотал старик, — куда?… Да, к высокому берегу… Садись, Нюргуна, скорей!
Он поднял собак. Через минуту упряжка уже летела поперек реки. Оставаться на льду они не могли — пурга растерзала бы их, разметала в разные стороны, смяла и навеки засыпала снегом. Нарта вылетела на берег, перемахнула береговую гряду и помчалась вдоль нее в поисках укрытия. Внезапно вокруг засвистел ветер. Снег и тьма отрезали людей от собак. Управлять упряжкой стало невозможно. Нюргуна вцепилась в нарту. Она не слышала, что ей кричал старик, она думала только об одном — не оторваться.
Парта упрямо двигалась против ветра, но куда — никто из них не знал, ни Нюргуна, ни Буокай, ни даже собаки.
Вдруг Буокай остановил нарту, выпряг собак и привязал их к саням сзади. Затем он разжал закостеневшие пальцы девушки.