Архимаг вопросительно поглядел на Эса.
— Не надо, спасибо, — отказался тот. — Я ненадолго, меня дома дети ждут. Если я вернусь пьяным, они меня отшлепают и поставят в угол.
Девушка рассмеялась, и ее теплая ладошка невзначай коснулась плеча дракона.
Светловолосый парень хотел рассердиться, но у него не вышло, и он только с недоумением поднял брови.
— Осторожно, — предупредил некромант. — Это милое создание — суккуб, и оно задавит тебя своими каблучками, прежде чем ты успеешь обратиться к Богам.
— Задавлю, — прощебетала девушка, уводя архимага вдаль по теплому светлому холлу. Свернула, пробежалась по лестнице, очаровательно крутя поп… то есть очаровательно стуча туфельками, и указала путникам на массивную железную дверь, сплошь покрытую царапинами. — Дальше вы сами. Господин Шэтуаль не любит, когда я сую свой любопытный нос в чужие дела. Успехов.
Она развернулась, повторно погладила Эса по плечу и отправилась назад, придерживаясь прежней тактики.
— Вызывающе, — оценил дракон. — Эта леди слишком самовлюбленная.
— Все демоны четвертого ранга такие, — отозвался Эльва и постучал, для верности — ногой. — Поначалу кажется, что они чересчур полагаются на свою врожденную красоту. Но если ты становишься их целью, они банально не дают тебе возможности осознать, чем ты вообще занят и какого черта снимаешь рубашку.
Он прижался ухом к двери, услышал нечто одобрительное и потянул ее на себя. Петли завизжали так, будто их не смазывали по меньшей мере столетие.
Лаборатория Шэтуаля была погружена в полумрак. Свечи горели только у южной стены, освещая продолговатый каменный стол и связку драконьих голов, соединенных между собой цепями. Для Тринны эти драконы были, пожалуй, маловаты, но если бы все головы принадлежали одному телу, то оно представляло бы нешуточную угрозу для всех, в том числе и для рыцарей.
За столом, катаясь на стуле, сидел владыка Энэтэрье собственной персоной. И у хозяина Льяно почему-то перехватило дыхание, хотя прежде его мало заботило, как выглядят инкубы.
Граф Шэтуаль был невероятно красив. Серебряные радужки равномерно переливались, как если бы в них плескался настоящий расплавленный металл. Заплетенные в косы волосы нежного лилового цвета Его Сиятельство небрежно подвязал голубой лентой. Уголки тонких бледноватых губ вежливо поползли вверх при виде гостей, и демон обменялся рукопожатием с Эльвой, словно со старым другом, а Эсу поклонился — не особо низко, как равному.
— Привет, Тиез, — мелодично сказал он, и воздуха опять стало маловато. Дракон постарался увлечься чем-то иным, но даже так видел стройную фигуру графа. Его руки — вплоть до самых ногтей, — были перевязаны чистыми белыми повязками, а на поясе болтались две кобуры. Манжеты шелковой рубашки зеленовато-серого цвета обтягивали запястья, но боли это Шэтуалю не доставляло. — Я в тебе не сомневался.
— Я тоже, — в тон ему отозвался Эльва. — Здравый смысл во мне давно умер.
— Но ты же явился, чтобы защитить этого дракона, — напомнил Его Сиятельство. — Значит, его труп все еще активен и влияет на твои мысли. Чем этот парень тебе так дорог? Внешностью?
Он оценивающе посмотрел на Эса.
— Ну да, симпатичный. Я бы совместил его с тем кошмарным серафимом. Быть таким уродливым несмотря на то, что родился стражем небес — это, наверное, весьма обидно. Но ты же не позволишь мне поделить господина Эстамаля на части, я прав?
— Прав, — согласился некромант. — Собственно, я обязан проследить, чтобы ты ответил на все его вопросы. Так приказывает господин Хадас, повелитель цитадели Измиальт. Он также передает, что в случае твоего отказа пыль и пауки посыплются прямо на Энэтэрье, а договориться об этом с ним не составит никакого труда.
Эльва кивнул на молчаливого гостя.
— Вот как? — потрясенно шепнул граф. — Ну ладно. Если он не будет спрашивать о моей причастности к Озеру Тьмы, я постараюсь дать ему вменяемые ответы. Но ты же знаешь, насколько я нетерпелив. Я уже полтора дня бьюсь над этими драконьими останками, и у меня все равно не получается ни с кем их соединить. Вероятно, они отвергают магию, и придется пришивать вручную, а крепкие нитки у меня закончились после того опыта с дакарагом, и прислуга до сих пор не купила мне новые. Что-то я устал, — зевнул Шэтуаль, обрывая сам себя. — Надеюсь, наша беседа не затянется. Ну их к черту, эти драконьи головы, завтра выброшу и займусь чем-нибудь еще…
— Не нужно выбрасывать, — вмешался Эс. — Я был бы очень благодарен, если бы вы подарили их мне, Ваше Сиятельство.
Разговаривать с инкубом оказалось еще тяжелее, чем смотреть на него. Примерно те же чувства хозяин Льяно испытывал, обращаясь к Богам, но Боги не подавали никаких признаков, что его речь их достигла, а Шэтуаль тут же уставился на гостя и весело оскалился:
— Если бы я их подарил, да? Что ж, если тебе угодно — забирай, в знак моей благосклонности.
«Сейчас заплачу», — подумал Эс, но мужественно сдержался.
— Но ты ведь не за этим пришел, правда? Спрашивай скорее, у меня еще масса планов. Где-то в холодильнике валялся труп оборотня…
Светловолосый парень помялся, торопливо сел на предложенную графом табуретку и наконец-то опомнился. Он — не какая-нибудь грязь под ногами демона, он — хозяин Драконьего леса, крылатый звероящер в чешуе цвета выгоревшего на солнце песка. Он — повелитель и страж небес, он — самый желанный трофей для рыцарей Этвизы (хотя тут, возможно, гордиться особо нечем). И, в конце концов, он — единственный приятель мертвого короля, и этот мертвый король обязывает совершить последнюю вещь, способную спасти лес, чей сон больше смахивает на смерть.
— Это вы, — твердо и уверенно заговорил он, сунув руки в карманы своих черных штанов, — создали народ хайли?
— Народ хайли? — с милым непониманием повторил Шэтуаль. И просиял: — А-а-а, те бесконечно верные дети с идеальной рецептурой крови? Да, я над ними полтора года корпел. И добился превосходного результата. Жаль, что они так плохо подходили большинству обитаемых миров, и мне пришлось унижаться перед вашими неуравновешенными Богами. Не знаю, кем был создатель тамошних земель, но он явно обожал войны. Четыре Бога сражений на россыпь крошечных континентов — это чересчур, тем более что флотом не обзавелся никто, кроме эсвианцев. Ой, — запнулся он, потому что свирепый взгляд Эса едва не прожег в нем дыру, — прости. Ты ведь не это хотел услышать, да?
— Да, — мрачно подтвердил Эс. — До меня доходили слухи, что вы, как отец, никогда не упускаете из виду своих детей, а детьми считаете любое свое творение. Так вот, мне весьма любопытно, есть ли у народа хайли хоть какой-нибудь шанс выжить, если прежний король не вернется и не разбудит лес? Дело в том, что мне казалось, будто хайли бессмертны, и я надеялся разбудить уснувшего короля. В нем даже осталась некая доля магии, и с помощью этой магии он разрешил Уильяму пересечь Великие Врата. Понятия не имею, для чего, но…
Эс нахмурился. У него возникло такое впечатление, что разгадка лежит на поверхности, и надо всего лишь протянуть руку, чтобы ее коснуться. Подтверждая эту теорию, в полумраке лукаво заблестели серебряные глаза графа Шэтуаля.
— Я создавал хайли, — сказал он, — как противовес эльфам и друидам. И те, и вторые крепко связаны с живыми тварями, будь то птица, медведь, травинка или упавший с дерева листок. Я мечтал построить такое тело, которое получит с каждой живой молекулой не просто связь, а родство. Кровное родство. Тебе наверняка известно, что серебряная кровь хайли, смешанная с их плотью, становилась идеальной почвой для каждого цветка. Что гибкие стебли могли зародиться и жить внутри детей леса — моих детей, — если их случайно туда заносило. Помнится, принцессе Элизабет — моей возлюбленной, чудесной принцессе, — эльфы бросили семечко льна в кубок эля. Она его проглотила, не заметив. И умерла, потому что, увы, — он тяжело вздохнул, — мой замысел не оправдался. Хайли, такие совместимые со всем живым на земле, научились управлять им издали, но не сумели научиться нести в себе.