Размышляя об этом «если бы», сэр Говард уснул, и ему снилось, что он охотится на зайца, а заяц убегает, прыгает за пышный куст шиповника и превращается в упыря, хищно оскалившего обнаженные челюсти — ни губ, ни кожи…
— Ну привет, — сказал упырь, несмотря на свою ничтожно низкую репутацию. — А что с Уильямом?
— Он голодный, — удивленно признался рыцарь… и проснулся.
Напротив него, обрамленный звездами в окне, застыл высокий худой силуэт хозяина замка. Зеленые глаза едва заметно светились в темноте, словно угли.
Сначала Говард не сообразил, что конкретно происходит. Затем, пошатываясь, вскочил, схватил Эса за воротник и безжалостно встряхнул.
— Где тебя носило, презренная рептилия?! — громко осведомился он, плюнув как на вежливость, так и на то, что светловолосый парень превосходил его по силе как минимум впятеро. И, не переставая трясти, повторил: — Где… тебя… носило?!
— В Аду, — любезно ответил хозяин замка. — И я ушел туда всего четыре часа назад. Неужели за четыре часа, — кажется, ему было вполне удобно в стальной хватке Говарда, хотя воротник рубахи трещал по швам, — Уильям проголодался так, что потерял сознание? Или ты в одиночку слопал ужин, а он сидел и умиленно смотрел, как сирый, убогий и оскорбленный дедушкой рыцарь набирается энергии?
— Ах ты… у… тварь! — обозвал рыцарь, разжимая пальцы. — Тебя же трое суток не было! Трое суток, улавливаешь?!
Человек бы упал, освобожденный от таких приключений. Эс выстоял, и его искристый взгляд не отразил никакого раздражения.
— Говорил я господину Эльве — меня дома дети ждут, и если я опоздаю, то они меня отшлепают. Говорил я себе — скорее, мало ли что случится, пока меня нет. Но любопытство все-таки победило…
Он посмотрел на Уильяма, виновато поежился и добавил:
— Извини. Я понятия не имел, что здесь и в Аду время течет по-разному. Если бы меня об этом предупредили, я бы никуда не пошел.
Сэр Говард вознамерился было обругать его снова, но тут же сам себя одернул. Бессмысленно обвинять того, кто действительно старался вернуться вовремя.
— Ладно, — раздраженно бросил он, — это ты меня извини. А теперь помоги Уильяму, потому что, если ты не поможешь, я отрублю твою башку и прибью в изголовье кровати, чтобы каждый вечер любоваться ею и не забывать о самом правильном и жестоком поступке, что я совершил, желая спасти своего господина.
— То ли еще будет , — пожал плечами Эс. — Кстати о драконах. Вот, возьми. Специально для тебя тащил, графом Шэтуалем подаренные, свеженькие, бальзамом покрытые, чтоб не гнили…
И он вручил сэру Говарду связку небольших драконьих голов, соединенных между собой широкой бронзовой цепью. Звенья загрохотали так, будто замок рушился — или преступники воплощали в жизнь побег из его подземных казематов. К слову, интересно, есть ли в самом сердце Драконьего леса подземные казематы? Или хайли были такими добрыми и справедливыми, что среди них не было преступников, а пленных людей они сразу убивали, позволяя им избежать мучений?
Хозяин замка уселся на край кровати и коснулся прохладными ладонями висков принца. Уильям выглядел так, словно спал, а в голодный обморок шлепнулся кто-то иной.
— Ночь на дворе, — посетовал дракон. — Слуги королей давно спят. Придется мне свернуть с пути истинного…
И он щелкнул пальцами, после чего на стол плавно опустился чей-то еще горячий котелок с походным супом. Пахло от него грибами, и сэр Говард едва не подавился слюной. Ясно, что сперва надо накормить господина, но от этого голод самого рыцаря не исчезал.
Еще один щелчок — и помимо котелка возникли тарелки, ложки, глиняный кувшин с компотом и корзинка груш. Удовлетворенный Эс велел рыцарю приступать к еде, а сам вновь подсел к Уильяму и, едва юноша разлепил веки, проворковал:
— Покормлю тебя с ложечки, если ты не против. Ну-ка, давай, за маму… за родную, конечно, а не за ту стерву, что так быстро заняла ее место…
— Эс, — констатировал Его Высочество, приподнявшись на локтях. — Добрый вечер. Я рад, что ты жив, но ответь — почему так долго?
Он отобрал у дракона миску, и тот вынужденно капитулировал.
— Люблю, когда дети хорошо кушают, — заявил он, умиленно наблюдая за трапезой рыцаря и принца.
— А как давно мы стали твоими детьми? — уточнил сэр Говард.
— Как только явились в мой замок и поиграли в церемонию посвящения.
Рыцарь потрясенно выронил стакан:
— Откуда тебе известно?!
Дракон загадочно промолчал. Уильям покосился на него с тихим неодобрением, но не упрекнул, не потребовал честного признания. Сэру Говарду это показалось немного странным, и если бы не равнодушное выражение на лице Его Высочества, он бы непременно заставил хозяина замка выдать свои секреты.
— Драконы, — пробормотал юноша, жестом отказываясь от дальнейшей трапезы и забираясь обратно под одеяло, — непредсказуемы. Я слышал, что они умеют охранять свои жилища издалека. Стандартными заклятиями, хотя каков драконий стандарт, вряд ли объяснят даже самые талантливые маги из человеческого рода. Вероятно, Эс отслеживает все мало-мальски важные события в Льяно, однако не обращает внимания на текущие. Такие, как мой обморок, твои переживания и голод, охвативший нас обоих после того, как зайцы осознали, сколь опасно бывает попадаться под ноги рыцарю.
Он перевернулся на левый бок, провел пальцами по краю подушки и совершенно серьезным голосом огорошил:
— Эс, я с тобой не разговариваю.
— Это почему? — немедленно возмутился дракон.
Ответа не последовало. Его Высочество держал свое слово, не собираясь уступать крылатому звероящеру.
— Что-то его определенно обидело, — проворчал сэр Говард, складывая пустые миски. — И я, в отличие от тебя, догадываюсь, что. Либо ты совсем не разбираешься в людях, либо ты чертов эгоист, что, в общих чертах, является одним и тем же.
Он шагнул к выходу, но на полпути остановился и спросил:
— Где тут кухня? Я займусь посудой, вымою и поставлю сушиться.
— Налево от Иройны, по лестнице вниз. Самая последняя комната на первом ярусе замка. За ней разве что кладовая, а за кладовой — лестница в казематы, и туда тебе точно не надо, — рассеянно обрисовал Эс. — Если я вам понадоблюсь, ищите в Кано.
И он стремительно вышел из комнаты, бросив рыцаря наедине с отчужденным Уильямом.
— Иди, — приказал тот, обнимая подушку и глядя в окно. Драконий лес, как и его пока еще не признанное дитя, накрылся черными грозовыми тучами, словно одеялом, и приготовился спать. Хлопнула дверь, отсекая принца от сэра Говарда и от Эса. Он обернулся — удостовериться, что она действительно закрыта, что это не какой-нибудь дурацкий трюк, — и вновь повернулся к темным ночным деревьям, где порой светились торопливые желтые силуэты. Сороконожки, подумал Уильям, впервые не испытав никакого отвращения. Мелкие твари были всего лишь крохотной долей всего мерзкого и кошмарного, что жило в мире.
Когда он был ребенком, крошечным, ничего не понимающим ребенком, и гроза мешала ему спать, Элизабет пела колыбельные. Он забыл их, как забыл многое из того, что связывало его с народом хайли, как забыл об этой связи вообще. Но теперь, после яркого подробного сна, он осознал: Льяно и Драконий лес — одинокое королевство хайли, — принадлежат ему уже давно, отчаянно в нем нуждаются, надеются, что он спасет уснувшее племя, чья серебряная кровь все еще течет по венам, пускай и со скоростью, больше похожей на полную остановку.
Гибкая голубая молния вонзилась в покорные древесные кроны, и на мгновение стало светло, как днем.
Уильяма передернуло.
Он тоже боялся грозы. Он тоже не любил осень, потому что она делала все вокруг него мертвым. Но он не забивался в угол под балдахином, не плакал, не рассчитывал, что отец придет и попробует его утешить. Потому что его отец, так любивший Элизабет, не испытывал никаких эмоций в адрес ее сына.
— Я поступил правильно, — сам себе сказал юноша, сжимая кулаки. Побелевшие костяшки пальцев казались бесполезными, бессильными, но Уильям не был слаб. Никогда, с самого детства, он не был слаб. И он знал это, в отличие от сотен и сотен высокородных типов, среди которых был человек, обязанный любить его больше всего на свете — и пренебрегший своими обязанностями так легко, будто решение предоставить ребенка новой королеве выглядело величайшей милостью в его глазах. — Я поступил правильно, правда, мама?