Вот и всё. Пути назад нет. Она больше не с Алексом. Но с Мэттом ли?
Обернувшись, Мэри встретилась с пронзительным взглядом серых глаз. Тем самым взглядом, который решил для неё всё ещё пять лет назад. И назад пути для неё точно не стало.
К тому, что она собиралась сказать, надо было подготовиться. Такие простые и одновременно сложные слова вот-вот должны были сорваться с её губ. После них – Мэри очень надеялась – пути назад не будет и для него. По крайней мере, если она ошибается, то увидит это сразу. В прошлом она уже раз огорошила Мэтта неожиданным признанием, так что знает, какой реакции ждать. Сначала он отстранится, отчего ей станет довольно неуютно, а потом окружит заботой так, что она почувствует себя самой важной в его жизни. Собственно, за это ощущение она его и полюбила. В объятиях Мэтта Мэри чувствовала свою уникальность, и эта пауза между её признанием и её же счастьем станет его предвкушением.
Подойдя к Мэтту, девушка взяла в ладони его лицо, заставив смотреть прямо в глаза. Секундная задержка, в течение которой она скопировала в свой давно не пополняемый файлик воспоминаний о Мэтте это выражение – ожидание на грани настороженности. Он снова ждал, что она выкинет что-нибудь этакое, и Мэри не разочаровала.
– Я ушла, потому что была в тебя влюблена. Очень и очень сильно. Забыть об этой любви никак не получалось, хотя я честно старалась. Сейчас рядом с тобой я понимаю, насколько тщетны были мои усилия. Ничего не ушло, Мэтт. Возможно даже стало сильнее. Ты слишком благороден, чтобы не брать в расчёт мои чувства. Если уверен, что справишься с влюблённой в тебя женщиной, я сделаю, как скажешь – сяду в машину, поеду к Роберту и буду ждать тебя там. Если сомневаешься, я вернусь в… Впрочем, тебе должно быть всё равно, что я собираюсь делать дальше. Вот такая правда, Мэтт. К сожалению, времени на подумать у тебя нет. Ответ надо дать прямо сейчас.
В мире, где правят бал единороги, над ними должна была немедленно расцвести радуга, запеть птички и заскакать в весёлом танце мелкая лесная живность. Мэтт должен был отступить на шаг, встать на одно колено, как давеча с босоножками, и достать из кармана заветную бархатную коробочку. Она сложила бы ладошки на груди, прикусила губу и со слезами на глазах кивнула бы в ответ на невысказанный вопрос, который он задаст одними глазами.
К сожалению – или к счастью, – фешенебельные отели не располагали портативной радугой. А конкретно в этом даже действует запрет на размещение с домашними животными – она подсмотрела это в рекламном проспекте.
Её "прямо сейчас" от его "прямо сейчас" отличалось разительно. Мэтт открывал перед ней перспективы. Мэри открывала ему сердце. По большому счёту, оба оставались в выигрыше: она любит, он позволяет себя любить – так, кажется, обычно бывает в парах. Мэри слышала это выражение "моей любви хватит на двоих", вот и пришла её пора признать, что такое возможно. Тем более что вид у Мэтта после её признания, помимо обалделого, был чуточку довольным. Как-то по-другому засветились его глаза, хоть он изо всех сил старался сохранить лицо.
Первые секунды прошли, а он ничего не делал. Всё смотрел на неё, покорно снося то, что руки Мэри до сих пор держали его лицо. Ну, здравствуй, неуверенность. Давно не виделись. Виртуальные зверушки попрятались в норки, радуга потускнела, а кольцо в бархатной коробочке оказалось из пакета с попкорном. Ну, Мэтт, давай. Давай! Действуй. За тобой ход.
Ход-то за ним, но вот каким он должен быть – Мэтт не знал. Путался в показаниях перед своей совестью. Вообще-то, после того, что сказала Мэри, ему немедленно следовало обнять её, поцеловать и сделать ответное признание. Вот только в чём? В том, что рядом с ней мир кажется ему ярче? Что она вносит в его жизнь радость перспективы. Что в её глазах он кажется себе лучше, чем есть на самом деле, и это ощущение даёт ему стимул двигаться дальше – к тем горизонтам, которые давно казались утерянными. Он это должен сказать? Вот здесь – в лобби отеля на краю света, в тот момент, когда должен её отпустить?
Боги, нет! Не здесь и не так. Но Мэри ждёт. Фиалковые глаза мечутся по его лицу в ожидании, и Мэтт видит, как постепенно оно переходит от предвкушения к тревоге. Ему это очень не нравится, поэтому он делает единственное, на что способен в данную минуту: берёт руки Мэри, отнимает от своего лица, затем крепко её обнимает и целует с такой страстью, после которой отцы дочерей обычно достают ружьё.