Яблоко упало на пол, закатилось под кровать и там затаилось. Вот бы и Нике так же. Затаиться, спрятаться и от мамы с ее прекрасными новостями, и от самой жизни. Но не выйдет. Бабушка не удержит оборону, у бабушки слабое сердце и мягкий характер. Бабушка так же не похожа на свою дочь, как Ника не похожа на свою мать. Так уж вышло.
Солнце нагрело половицы, и босым ногам было тепло. По бабушкиному дому можно было ходить босиком и оставлять везде яблоки. Это был хороший дом. И даже о высокие пороги Ника не спотыкалась. И даже не расшибалась об углы. Дом принимал ее такой, какой она была, не предъявлял претензий и не выставлял счетов.
– Ника… – Стоило ей только переступить порог, как руки успокаивающе коснулась теплая, чуть-чуть шершавая бабушкина ладонь. – Тебе не надо было…
– Надо было! Здравствуй, Доминика! – Нику окутало удушающе сладкое облако маминых духов. Пожалуй, дым горящих торфяников – это не так уж и плохо. – Отлично выглядишь, детка!
Обычно мама ей никогда не врала, всегда называла вещи своими именами, даже тогда, когда Ника была еще нормальной. Относительно нормальной.
– Ты тоже. Наверное. – Воздуха в плотном коконе маминых духов почти не было, и Ника отступила на шаг, чтобы не умереть от удушья.
– Я смотрю, твое чувство юмора осталось при тебе. – Теперь мамин голос доносился откуда-то слева, скорее всего, от окна. – Это хорошо. Может быть, у тебя даже получится ей понравиться.
– Кому? – Не нужно было спрашивать. Тогда, год назад, Ника твердо решила, что никогда больше не попросит маму ни о чем. Не попросит и не станет задавать ненужных вопросов.
– Твоей бабке.
– Моя бабушка меня любит безо всяких «если». – Хотелось добавить «в отличие от тебя, мама», но Ника не стала. Те времена, когда мамины слова ранили и причиняли боль, прошли. Ей очень хотелось думать, что навсегда. И бабушка тут же успокаивающе сжала ее руку, а в ноги ткнулся лбом кот Мурзик, затарахтел как трактор.
– Я о другой твоей бабке! – В мамином голосе звенело удивление пополам с триумфом. Странное такое сочетание. Такое же странное, как и само это заявление. В Никиной жизни никогда не было никакой другой бабушки. Да что там! В Никиной жизни никогда не было отца! Нет, теоретически, где-то влачил жалкое существование мерзавец, который не оправдал маминых ожиданий да еще и заделал ей такую некрасивую, такую несовершенную дочь, но даже имя его было предано забвению. А теперь вот бабка…
– Как вы живете в одном доме с этой блохастой мерзостью? – Зацокали по полу острые каблучки – десять сантиметров и ни миллиметром меньше! – мамин голос сделался глуше. – Еще не хватало подцепить от него какую-нибудь заразу.
– Так ты не задерживайся. – Ника улыбалась. Ей очень хотелось думать, что достаточно вежливо. – И шерсть у него такая… – Она присела, провела ладонью по пушистой, выгнутой дугой спине. – Прилипчивая. Потом придется очень долго ее отчищать.
– Узнаю свою дорогую деточку. – Мама едва сдерживала раздражение. Но сдерживала, и это было особенно странно. – Удивительно приветливый и солнечный ребенок! Кстати, не стоит убирать волосы в пучок. Это не добавляет тебе ни красоты, ни изящества. Нужно как-нибудь заняться твоим внешним видом.
– Наталья. – Бабушка хотела сказать строго, но получилось все равно жалко. Поздно учить такту такую, как мама. С мамой вообще все поздно. Безнадежно поздно… – Ника очень красивая девушка.
– Ах, перестань! – Царапнули пол ножки старого венского стула, на который грациозно – непременно грациозно! – присела мама. – Доминика не должна питать иллюзий насчет своей внешности. Чтобы потом не было мучительно больно. Обыкновенная и заурядная. А вот ее родня по отцовской линии… – И снова недоверчивое удивление, словно бы мама сама не до конца верит тому, о чем говорит. – Кто бы мог подумать… Знать бы заранее… – Она разговаривала сама с собой и, похоже, себя за что-то корила. – И ведь ни словом не обмолвился, из какой он семьи. Теперь я понимаю, в кого ты такая скрытная.
– В кого? – Ника взяла Мурзика на руки, прижала к животу пушистое, тарахтящее тело, пытаясь успокоиться.
– В своего папеньку. Он же мне ничего о себе не рассказывал. Я же думала, обыкновенный влюбленный аспирантик-нищеброд. Переспала с ним, считай, из жалости. Так он на меня смотрел, такими щенячьими глазами…