Мама и альтруизм! И снова что-то новенькое. Секс из жалости, а не из корыстных побуждений – это так на нее не похоже! До недавних пор Ника думала, что мама совершила лишь один необдуманный поступок – сохранила жизнь нежеланному ребенку, а тут новое откровение.
– А ведь он хотел на мне жениться! Представляете? – Мама вспорхнула со стула и теперь мерила шагами комнату. Десять шагов туда, десять обратно. – Идиот! Не мог сказать прямо, кто он и чей сыночек! Решил поиграть в принца и нищую. Вот и доигрался!
Мама говорила, говорила, и из ее монолога Ника сделала только один вывод: у нее все-таки есть отец, и он из какой-то необыкновенной семьи. Интересное кино! Жаль только, Ника не сможет его посмотреть.
– А ведь все могло бы сложиться совсем иначе! Я бы сейчас жила, как у бога за пазухой! У меня было бы все, что душа пожелает! – Мама замерла напротив Ники. Захотелось сделать шаг назад, но Ника не двинулась с места.
– Он жив? – спросила, сжимая и разжимая онемевшие вдруг пальцы.
– Кто?.. – Мама думала о своем. Мама даже не сразу поняла вопрос. – Этот? Твой отец? Нет, погиб семнадцать лет назад. А я еще думала, почему это он, весь такой из себя благородный и возвышенный, не пытается узнать, как мне живется. Про тебя-то он не знал, я не сказала. Я вообще не планировала сохранять эту беременность, но уговорили. Вот ты, мамочка, уговорила! – В бархатном сопрано снова почудилось раздражение, а еще, кажется, удовлетворение. – Что-то у меня там было не так с организмом. Одна беременность – один ребенок, и второго шанса родить не будет. Так сказали врачи. И я поверила. Глупая была, молодая. Сколько ты кровушки моей попила, Доминика! Токсикоз от первого дня беременности до последнего! Лишних пять килограммов, убитые зубы и волосы клочьями! – Мама перечисляла ущерб, который причинила ей Ника, с привычной четкостью и в привычной последовательности. – А бессонные ночи? Ты же выла без умолку! И не ела ничего. И смотрела так… с упреком!
Младенец, который смотрит на свою маму с упреком – вот это, пожалуй, перебор, но перебивать нельзя, будет еще хуже, еще дольше.
– А потом детский сад! Это же кошмар какой-то!
Кошмар. Вот только не для мамы, а для Ники, потому что детский сад был круглосуточный, и домой ее забирали лишь на выходные.
– То тебя били, то ты била! С тобой всегда возникали какие-то проблемы. А школа?
А в школе все шло более или менее нормально. Терпимо оказалось в школе. И училась Ника хорошо. Можно даже сказать, отлично. У нее была подружка Динка и музыкальная школа по классу классической гитары. У нее была почти нормальная жизнь. До тех пор, пока…
– А потом это трагическое происшествие! – Мама вздохнула почти искренне. Вот только Ника знала, жалеет она не ее, а себя. – Ты представляешь, что мне пришлось пережить? Эти разговоры с полицией, эти бесконечные обследования, эти больницы… Даже такой сильной женщине, как я, не дано вынести столько горя.
Невыносимым горем мама называла то, из-за чего Ника оказалась у бабушки. Горе это, оказывается, коснулось только мамы. Кто бы сомневался!
…На Нику напали, когда она возвращалась из музыкальной школы. Была зима и темная, припорошенная первым ноябрьским снегом дорожка у гаражей. Сама виновата. Могла пойти кружным путем, по людной и относительно светлой улице, а поперлась через гаражи, сэкономила целых пятнадцать минут и поставила крест на всей своей будущей жизни. Ее ударили чем-то тяжелым по голове. Последнее, что Ника запомнила, перед тем как провалиться в пустоту, острая боль в затылке и невыносимо яркая вспышка света перед глазами. Тот свет стал последним в Никиной жизни.
Ее нашли поздним вечером два засидевшихся в гаражах мужика. Сначала подумали, что она мертва, потому что весь снег вокруг нее был красный от крови, а потом все-таки решились проверить пульс. Они же вызвали «Скорую» и полицию. А еще позвонили маме. Первой приехала «Скорая», потом полиция. Мама была слишком занята. Да и зачем мама, когда Ника находилась в коме, и никто, даже врачи, не верили, что она выживет? Они не верили, а она жила. Темной коматозной жизнью. Про жизнь эту Нику потом часто расспрашивала подружка Динка. Динке было интересно, что там, за чертой. Вот только Ника не помнила что. Что-то, определенно, было. И это что-то теперь просачивалось в ее кошмары, но мозг защищался, берег Никину хрупкую психику, как умел, подсовывал пестрые картинки несуществующих воспоминаний, а правды не показывал.
Она провела в коме два месяца, а потом глухой безлунной ночью очнулась. Вот только это была не ночь, а яркий солнечный день, просто Ника ничего не видела, а мозг уже принялся ее защищать. Что случилось дальше, Ника помнила смутно. В память врезалось только одно: горькое, как полынь, отчаяние. Ей не быть такой, как прежде. Зрение не вернется. Теперь она не просто уродина, но еще и слепой инвалид, потому что, если тебе проломили череп, а потом бросили умирать за гаражами, не стоит надеяться на легкий исход. И не важно, что с глазами ее полный порядок. С глазами порядок, а вот с мозгом – беда. Кажется, невролог, который ее осматривал, что-то говорил про корковую слепоту, но Ника его не слышала, Ника хотела умереть.