Она жила во лжи: «как прежде» уже никогда не будет. Драко знал это, как никто другой, и оттого так не любил бывать в этом доме, в котором всё ещё сиротливо ютилась надежда.
Через несколько минут перед ним появился поднос с чайником и двумя изящными фарфоровыми чашками, наполненными ароматным чаем. Нарцисса неслышно подошла к столику и грациозно села напротив. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, после чего она отвела взгляд и, взяв свою чашку, сделала глоток.
— Извини, — бесцветным голосом начал он. — Я погорячился.
— Всё в порядке, дорогой, — неспешно подняла на него глаза Нарцисса и грустно улыбнулась. — Я понимаю.
Драко стало совсем паршиво, ведь он прекрасно видел: мать в очередной раз скрывает свои истинные чувства, опять проглатывает обиду, как делала почти всегда на протяжении многих лет. Он не мог её винить: она просто хотела, как и многие ведьмы их круга, быть идеальной матерью и женой, у которой нет поводов для недовольств, но есть бесконечное уважение к своему мужу и абсолютное принятие его идеалов.
— Просто я понял, мама, что никогда её не любил, — зачем-то сказал он, ожидая увидеть удивление на лице Нарциссы, но та всё так же грустно улыбалась.
— Я всегда знала это, Драко.
— И хотела, чтобы я на ней женился? — презрительно усмехнулся он.
— Необязательно любить человека, чтобы быть счастливым, находясь рядом с ним, — глубокомысленно изрекла Нарцисса.
— Но ты же никогда не была счастлива.
— Потому что я любила, Драко, — мягко ответила она, с грустью посмотрев на него. — Но, справедливости ради, даже мне удалось испытать свою порцию счастья. Прошло так много лет… Но, видит Мерлин, я бы не хотела, чтобы ты повторил мою ошибку, дорогой.
— Значит, любить — ошибка?
Нарцисса молчала какое-то время, пристально смотря на него, а затем отвела взгляд. На её губах расцвела едва заметная улыбка.
— Кстати, я хотела тебе сообщить прекрасную весть! Отец всё уладил и на днях вернётся домой, — в её глазах читалась искренняя радость, когда она вновь взглянула на него.
Драко не разделял её восторга. Его даже немного передёрнуло от мысли, что придётся встретиться с человеком, который теперь его по-настоящему ненавидел. Раньше это было взаимным, но сейчас… Сейчас при мысли о Люциусе он не чувствовал почти ничего, кроме нежелания с ним встречаться. Хотя было бы забавно, наверное, увидеть лицо отца, если бы тот узнал, что его единственный сын, на которого он возложил столько глупых надежд, вдруг спутался с грязнокровкой.
«Он бы вряд ли удивился. В его глазах ты уже на самом дне, помнишь?» — пронеслось в голове, и Драко мрачно усмехнулся.
Нарцисса ждала, что он начнёт говорить, но он молчал. Ему просто нечего было сказать, но если бы он и нашёл слова — они бы, без сомнений, лишь ещё больше её расстроили. Поэтому он просто наблюдал, как тускнеет улыбка на красивом лице Нарциссы, а взгляд в который раз приобретает знакомую покорность.
— Ну, я пойду. У меня был ужасный день… Ты же не против, если я останусь на какое-то время? — неловко встал с дивана Драко и, увидев лёгкий кивок, зашагал прочь. Говорить совершенно не хотелось. Снова на душе стало по-настоящему тоскливо.
Уже поднимаясь по ступенькам на второй этаж, он услышал тихий голос:
— Драко…
Обернувшись, тот удивлённо посмотрел на мать.
— Любовь не ошибка. Настоящая ошибка — это не любить, Драко, — искренне поделилась она, смотря ему прямо в глаза.
Драко на миг замер, а затем глубоко вздохнул и на выдохе произнёс:
— Но ведь ты так недолго была счастлива с отцом, мама, хотя любила его.
— Но я бы ни на что не променяла эти моменты, дорогой. И, пока я помню, каким Люциус может быть, я всегда буду ждать, что всё станет как прежде. Я никогда не потеряю веру, а ты не вини меня за это и будь, пожалуйста, терпимее к нему.
Она выглядела такой хрупкой, но уверенной в своих словах, что Драко захотелось её обнять. Но он сдержался, как делал всегда в такие моменты. Лишь сжал челюсть, а затем коротко бросил:
— Я не виню тебя и… Спокойной ночи, мама.
К горлу подступил неприятный ком: слова матери всколыхнули в его душе те чувства, от которых он так старательно бежал, надеялся отвлечься. Но перед глазами вновь мелькали дни, наполненные жаркими спорами, страстными поцелуями и противоречивыми эмоциями. Летние дни, наполненные Грейнджер. И, хотя на дворе уже была осень, а от былого остались лишь жалящие воспоминания, Драко всё же ни за что на свете не хотел бы, чтобы у него это отобрали.
Теперь он, как никогда, понимал Нарциссу, которая, несмотря на ужасные вещи, сделанные Люциусом, всё ещё любила его. Он понимал, почему она живёт мечтами о том, что однажды испытанное ею счастье вернётся. Он понимал, почему она так жаждет возвращения отца, и в это мгновение, осознавая, что для неё значит его освобождение из Азкабана, Драко внезапно почувствовал странную вещь: теперь он тоже этого ждал. Не желая того, он неожиданно проникся чаяниями матери и, похоже, поверил, что, даже вопреки ужасам прошлого, настоящее может стать отправной точкой чего-то нового. И сейчас ему было искренне жаль, что отец никогда не примет его выбор и вряд ли простит, что его сын влюблён в грязнокровку.
«Да он скорее умрёт», — с тоской подумал Драко, устало опускаясь на свою кровать.
В тот момент он не знал, насколько был близок к истине.
Ведь на следующий день Люциус действительно умер.
*
Весть, что оправданный накануне Пожиратель Смерти Люциус Малфой мёртв, казалось, разошлась по всем газетам даже быстрее, чем врач подтвердил это в заключении. Примечательным было, что, если верить журналистам, Люциус должен был выйти на свободу в тот день, но скоропостижно скончался от нелепой сердечной недостаточности.
Она узнала об этом утром: во время завтрака сова принесла свежий выпуск «Ежедневного Пророка». Гермиона пила безвкусный чай на кухне и какое-то время просто апатично смотрела на брошенную на подоконник газету, но вскоре решила пробежаться глазами по строчкам: она помнила, как раньше любила читать последние новости. Сейчас было вообще странно думать о вещах, которые она когда-то любила делать, потому что ровно со вчерашнего дня ей стало плевать абсолютно на всё.
На всё, кроме Малфоя.
Вот и сейчас она уже пятый раз перечитывала одно и то же предложение, потому что никак не могла сконцентрироваться, вновь невольно вспоминая полный боли взгляд Драко, которым он проводил её в последний раз. И это было заслуженным, горьким напоминанием, какую чудовищную ошибку она совершила, покинув его, струсив в самый неподходящий момент.
И она до сих пор ничего не сделала. Не предприняла ни одной чёртовой попытки хоть как-то исправить ситуацию, потому что банально не знала, с чего начать. Она словно застряла на каком-то промежуточном этапе между прошлым и настоящим, из часа в час прокручивая, проживая события последних дней, проведённых в «Магнолии», и было ощущение, словно этому не будет конца. Возможно, она просто боялась, что Малфой не станет её даже слушать, не сможет понять и поверить, как сильно она раскаивается в своём глупом поступке. А может, боялась другого: что с приездом в Лондон всё изменится. Хотя в любом случае глупо было бы полагать, что всё останется как прежде, ведь она сама стала совершенно другой, и это меняло многое. Вот только что делать дальше? С чего начать этот пугающий новый этап жизни, который она уже не могла представить без Драко?
Гермиона с тоской перевернула страницу, так и не найдя ответы на свои вопросы, и уже хотела закрыть никчёмную газету, когда взгляд неожиданно зацепился за знакомую фамилию — сердце при этом начало лихорадочно колотиться. Статья была небольшой, чуть больше обычного некролога, но, стоило её прочитать, к горлу подкатила тошнота и тут же стало трудно дышать. Она же знала, была уверена, что в этот самый миг, где-то далеко страдает тот, о ком она думала ежеминутно, тот, кто стал болезненно близким, тот, кого она… Да, она любила его.