Она отступила в сторону и жестом пригласила его войти, и он повиновался, проходя в прихожую, где неподвижно замер, повернувшись к ней спиной.
Гермиона мягко закрыла дверь и так же застыла, боясь пошевелиться. Казалось, любой вопрос, хотя нет, даже любое слово было способно разрушить всё вокруг, и назад пути не будет.
Рон стоял, опустив голову, его плечи напряжённо вздымались, и от его облика веяло такой безысходностью, что Гермиона больше не смогла молчать.
— Рон… — начала она, и этим будто перерезала последнюю тонкую нить, заставлявшую того держаться.
Рон рвано вздохнул и стремительно к ней обернулся.
— Она беременна. Скорее всего, Сэм беременна.
Его слова были подобны грохоту грома в безмолвии комнаты, и Гермиона даже не сразу осознала их смысл, но когда осознала, невольно поднесла руку ко рту и сдавленно прошептала:
— О боже…
Рон смотрел на неё с какой-то странной обречённостью и тоской, пока она пыталась собраться с мыслями. Наконец, взяв себя в руки, Гермиона предложила:
— Давай пройдём в комнату. Я заварю нам чай.
Рон коротко кивнул, и она прошмыгнула мимо него на кухню. Руки на автомате доставали кружки, заварку и сахар, пока мозг лихорадочно работал, силясь найти решение, как ей быть дальше. Гермиона искренне не знала, что сказать в ответ на это известие, она не могла разобраться даже в себе, рада она или нет. Всё внутри смешалось, эмоции слились воедино, и было совершенно невозможно понять хоть что-то.
Пока она несла поднос, её руки безнадёжно тряслись, заставляя посуду мелко дрожать с характерным звуком, который нервировал ещё больше. Гермиона вошла в гостиную и замерла, увидев Рона, который сидел всё в той же мокрой одежде, обхватив голову руками. Тяжело вздохнув, она подошла к кофейному столику, стараясь ступать неслышно, и уже собиралась аккуратно поставить поднос, как нервы в последний миг сдали, и Гермиона уронила поднос с противным звоном. К счастью, посуда не опрокинулась, но чай расплескался наполовину, и Рон, резко подняв голову, вздрогнул от внезапного звука.
— Прости, — пискнула Гермиона, не глядя на него, и, мысленно ругая себя, принялась вытирать стол. Она чувствовала его взгляд, но намеренно прятала глаза, глупо надеясь, что хотя бы так сможет немного оттянуть слишком болезненный для них двоих разговор.
— Она сказала мне вечером. Говорит, уже неделю подозревала, но лишь сегодня окончательно в этом убедилась, — меланхолично начал Рон, и Гермиона замерла. Сглотнув, она отложила тряпку и заклинанием заставила её исчезнуть, после чего села на диван и, наконец, осмелилась взглянуть на Рона. Он выглядел намного старше своего возраста, словно неожиданно свалившаяся на него ответственность заставила его повзрослеть на десяток лет.
— Ты сказал, она беременна «скорее всего», — уточнила Гермиона, и Рон нахмурился.
— Конечно, есть вероятность, что зелье показало неверный результат, но всё же она ничтожно мала.
— В таком случае я поздравляю тебя, Рон! Я уверена, ты станешь прекрасным отцом, — осторожно начала Гермиона, еле ощутимо положив руку ему на плечо, но он дёрнулся от её прикосновения и молниеносно к ней обернулся.
— Нет, Гермиона, нет! Как же ты не понимаешь? Я ещё не готов, я не уверен, что справлюсь… Я не уверен, что хочу этого!
Гермиона мягко ему улыбнулась.
— Рон, все мужчины проходят через это. Это нормально, что ты сомневаешься в своих силах, ведь это большая ответственность, но я знаю, вы с Самантой будете прекрасными родителями! К тому же, если ребёнок рождён в любви…
Она внезапно замолкла, заметив, каким взглядом смотрит на неё Рон. Внутри всё вмиг сжалось, когда он открыл рот и тихо произнёс:
— Я ведь даже не знаю, люблю ли её.
Гермиона не смогла сдержать вздох, когда услышала это отчаянное признание.
— Конечно любишь, Рон. Если бы не любил, то не зашёл бы в отношениях с Сэм так далеко, — постаралась убедить его Гермиона, но он лишь раздражённо мотнул головой.
— Ты же знаешь её, Гермиона. Она умеет убеждать, — с горькой усмешкой отозвался он. — Естественно, она мне очень нравится и мне с ней хорошо, но я до сих пор не могу понять, та ли это девушка, с которой я готов провести всю жизнь. Однажды я уже сделал неправильный вывод на этот счёт.
Гермиона чувствовала, как кровь приливает к щекам под его пристальным взглядом, и она поняла — пора.
— Рон, я думаю, нам давно необходимо откровенно обсудить наши отношения.
— Я согласен, Гермиона, — пылко откликнулся Рон, и в его глазах промелькнула тень надежды. — Послушай, я знаю, мы многое пережили, и всё сложилось не так, как мы планировали, но…
Он на секунду замер, а Гермиона в ужасе молилась, чтобы он замолчал, чтобы не продолжал то, что уже почти сорвалось с губ. И потому она, в желании предотвратить неминуемое, прервала его:
— Прости меня, Рон, но я люблю тебя как друга. Между нами всё и правда закончилось больше года назад, и мне жаль, что приходится озвучивать это.
Её слова, похоже, поразили Рона до глубины души: глаза расширились, лицо побледнело, а тело невольно подалось назад.
— Я не должна была давать тебе надежду, я обязана была во всём признаться раньше, но мне казалось, ты и так всё знаешь, — продолжила Гермиона, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. — И поверь, я ненавижу себя за то, что не смогла подарить тебе ту любовь, которую ты заслуживаешь. Что не смогла тебя полюбить по-настоящему.
Рон, во взгляде которого читалась такая острая боль, смешанная с изумлением, что сердце Гермиона сковало стальными тисками, медленно поднялся, и она испугалась, что он уйдёт.
— Нет, прошу тебя, не…
— Ты любишь другого. Всегда любила, — перебил Рон, и возникло ощущение, будто этими словами он ударил её под дых.
Она встала с дивана и, всматриваясь в его лицо, попыталась найти слова, но их просто не было.
— Кто он, Гермиона? Скажи мне, — устало попросил Рон, не сводя с неё полного горечи взгляда, пока она всё так же молчала.
Разбушевавшийся за окном ветер покачнул крону дерева, и ветки с остервенением хлестнули по стеклу, как бы подгоняя Гермиону с ответом.
— Ну? — настаивал Рон, чуть повысив голос, и она поняла — всё.
Момент настал.
Она обязана рассказать правду. Ради Рона, ради его счастья с Сэм и их будущего ребёнка. Она должна отпустить его, поступить правильно, даже если потеряет его дружбу и уважение навсегда.
Рон заслуживает истины, а она, к сожалению, не заслуживает прощения за то, что так долго врала ему, впутав в эту паутину лжи самых близких ему людей.
Она должна принять ответственность, должна, в конце концов, сдаться и признаться не только Рону, но и всем вокруг, если потребуется.
— Кого ты смогла полюбить, Гермиона? Ответь, пожалуйста. Назови мне его имя, — с болью в голосе повторил Рон так, словно и сам уже обо всём догадывался.
И она, шагнув на свой личный эшафот, смело вскинула подбородок и произнесла последние слова, как перед неминуемой казнью:
— Драко Малфой. Я люблю Драко Малфоя.
Окно резко распахнулось, рама неистово ударилась о стену, и ветер больно хлестнул Гермиону по щекам, будто в наказание.
Спустя час, когда она сидела на полу в окружении осколков разбитой посуды и собственной жизни, безмолвно плача, она пыталась вспомнить, как-то собрать мыслия о состоявшемся разговоре, но боль, лавина боли, расплавляла разум, просто не давала ей сконцентрироваться. Кажется, Гермиона рассказала Рону всё, ведь он позволил ей рассказать, а потом… Потом было много слёз, криков, оправданий, слов мольбы и обоюдного желания, чтобы это оказалось дурным сном.
Последним, что отчётливо запомнила Гермиона, был прощальный, разочарованный и выкрашенный в отчаяние взгляд Рона, а ещё… Его тягучее, выворачивающее внутренности молчание, которое говорило больше любых слов.
Да, это так.
Он не простит её.
Никогда.
И Гермиона, хоть и оплакивала свою потерю, всё же чувствовала и светлую грусть от того, что теперь он по-настоящему свободен и знает правду.
Что теперь по-настоящему свободна она сама и готова сполна заплатить за это.