Выступая после капитана, фельдфебель Уэда с присущей ему хитростью не сразу заговорил о сегодняшнем происшествии. Он умышленно начал с того, чего солдаты меньше всего ожидали, он заговорил о начавшейся в апреле этого года операции по выходу из окружения на материке.
— ...Всем вам известно, что эта грандиозная операция, которую впервые сумели осуществить сухопутные войска нашей Великой империи, завершилась блестящей победой и принесла нам замечательный военный успех. Поэтому сегодня я коснусь лишь того, как протекала эта операция. Четыре дивизии действующей в Северном Китае двенадцатой армии форсировали Хуанхэ и, переправившись с северного берега на южный, разгромили чунцинские части первого и пятого боевых участков и, преследуя бегущего противника, захватили Лоян. Далее, восемь дивизий одиннадцатой армии, начавшие в последней декаде мая операции с восточного берега озера Дунтинху, в июне уже заняли Чанша, а крупные части чунцинских войск, оборонявшие Хэнъян, лежащий в южном направлении, не устояли перед ожесточенными атаками наших войск и вынуждены были капитулировать. Мы побеждали в каждом сражении и захватывали все пункты, которые атаковали. В итоге этих побед наши войска соединились с выступившей из Гуандуна двадцать третьей армией и уже вступили в пределы провинции Гуаней. Благодаря этому города Гуйлинь и Лючжоу теперь все равно что в наших руках. И то, что в последнее время здесь больше не показываются вражеские самолеты, свидетельствует о том, что их аэродромы блокированы и находятся в опасном положении.
Когда фельдфебелю Уэда приходилось обращаться к солдатам с речью, он не говорил, подобно капитану, нарочито громким и каким-то деланным голосом. У него тоже был бас, но чистый и сочный, он старался говорить медленно и внятно и даже чуть запинался. Голос фельдфебеля звучал спокойно и мягко, что было совершенно необычно, но лицо побледнело от волнения, и каждый раз, когда он окидывал взглядом стоявших перед ним солдат, его колючие, как кончики перьев, глаза пронизывали каждого солдата. Жесткий взгляд фельдфебеля настолько противоречил его мягкому, спокойному тону, что это вызывало у солдат какой-то странный, гнетущий страх.
Тема выступления была выбрана удачно. Солдаты уже слышали об операции по выходу из окружения на материке. Но в отдельно действующий отряд, расположенный в захолустье, сведения о положении на фронтах доходили как весьма туманные слухи. Поэтому более подробное, сделанное в четкой форме сообщение фельдфебеля Уэда, изложившего по порядку весь ход операции с указанием участвовавших соединении, произвело на солдат впечатление и могло убедить их, что победы, о которых шли разговоры, не выдумка. Никаких сомнений не вызвало и его решительное утверждение, что падение Гуйлиня и Лючжоу—вопрос самого ближайшего будущего. И в самом деле, фельдфебель верно говорит — ведь после того, как бомбардировщики произвели здесь первый рекогносцировочный полет, вражеские самолеты больше не появлялись.
Фельдфебель Уэда замолк на несколько секунд. Он полоснул своим острым взглядом по лицам солдат, желая удостовериться в том, что речь его производит на них желаемое впечатление; они и в самом деле внимательно вслушивались в каждое его слово. Затем он продолжал:
— За последнее время партизаны снова зашевелились, но это только лишнее доказательство того, что задуманная крупная операция и успехи наши поставили их в безвыходное положение, загнали в тупик. Известно, что вокруг других отдельно действующих отрядов они все время пытались поднимать свою дурацкую возню, но что касается нашего отряда, то здесь все их замыслы пресекались самым решительным образом. Однако, оказавшись на краю гибели и доведенные до отчаяния, они не только стали появляться вблизи нашего отряда, но дело дошло до того, что сегодня утром были обнаружены их провокационные листовки. Это происшествие может бросить тень на честь нашего отряда, и поэтому оно весьма неприятное. Мы должны принять самые серьезные меры к тому, чтобы не дать им возможности когда-нибудь в другой раз воспользоваться найденной лазейкой. Для этого каждый из вас должен проникнуться еще большей решимостью строго соблюдать воинскую дисциплину и ни в коем случае не поддаваться на уговоры врага. Всякий, кто, забыв об этом, допустит действия, несовместимые со званием воина великой Японской империи, будет немедленно приговорен к расстрелу. Солдат, который найдет листовку или что-нибудь подобное и не сдаст это тут же, а спрячет у себя, тоже будет рассматриваться как преступник и подвергнется такой же суровой каре.