Фельдфебель Уэда внезапно повысил голос и заговорил быстрее. Глаза его снова засверкали, и, окинув примерно треть первой шеренги взглядом, он остановил его на Накаи. Это был тот самый солдат, который обнаружил пачку листовок. Собака чует, где мясо зарыто. Выражение глаз фельдфебеля свидетельствовало о том, что он догадывается о проделках этого парня и подозревает, что тот и на сей раз проявил ловкость рук. На месте Накан какой-нибудь другой солдат, например незадачливый картежник, туповатый и простодушный ефрейтор Хата, наверняка стал бы пунцовым. Накаи же стоял как ни в чем не бывало и делал вид, что угроза фельдфебеля не имеет к нему никакого отношения.
Еще до происшествия с листовками Сёдзо был назначен на хозяйственные работы в поле. Нужно было сушить редьку. С тех пор как Сёдзо впервые появился здесь, принадлежащее отряду поле значительно расширилось. Кроме огорода, была распахана целина вплоть до опушки рощи, расположенной на бугре. Сеять рис и пшеницу отряду было не под силу, но овощи старались выращивать. Почти вся спускавшаяся террасами часть поля была занята под редьку, которая этой осенью особенно хорошо уродилась. Солдатам, изголодавшимся по свежим овощам, не терпелось ее » вдосталь поесть — тертую, вареную или в супе из мисо, но накормить их досыта редькой не удавалось. Правда, в супы как будто довольно часто клали редьку, но не столько самой редьки, сколько ботвы от нее. Это же варево давали и курам, чтобы они лучше неслись. До сих пор в отряде был запас провианта, которого хватило бы примерно на год, если бы даже связь с основным отрядом была прервана. Но теперь начали сомневаться, а правильно ли все рассчитано— снабжение сократилось, людей в отряде прибавилось. Поэтому занялись редькой, хранить ее было несложно.
Предстояло нарезать и высушить несколько сот корней редьки. И сделать это надо было спешно. Округлая и белая, словно женская рука, сладкая, сочная редька,только что вытащенная из земли, до того вкусна, что и половины ее в поле не останется, если не принять нужных мер. Таскать редьку для солдат огромное удовольствие, и работа в поле, где росла редька, считалась самой приятной. Выкопанную редьку резали на кухне, а затем доставляли в поле, сушили ее там на циновках. До наступления сезона дождей ее можно было бы оставлять под открытым небом и ночью, но это было рискованно по другим соображениям. Последнее время на зубах у старшего ефрейтора Хамы так и хрустела редька, которой он обычно закусывал, пропустив на сон грядущий чашечку сакэ. Может быть, он ее сам добывал, а может быть, ему таскали ее солдаты, желавшие угодить ефрейтору. Как бы там ни было, а с наступлением темноты нужно было редьку с циновок пересыпать в ящики и сдавать на хранение повару.
В кухне возле окна, на бетонированном полу стояли два больших котла и мойка. Посередине кухни была установлена длинная толстая доска, которая служила и раздаточным столом, и столом для повара, и кухонной доской. Четыре повара строгали редьку, и когда набиралась порядочная горка, секачом сталкивали ее с доски в большие ведра. Назначенные на хозяйственные работы солдаты забирали наполненные ведра и подставляли пустые. До десяти часов резали редьку, а потом повара начинали готовить обед.
Сёдзо вышел из кухни последним. В обеих руках он держал по полному ведру. Нести их было нелегко, ведь сырая редька сочна.
Не желая подниматься в гору с полными ведрами — с пустыми-то он спускался бегом,— Сёдзо пошел окольным путем через пустырь, где был колодец и место для стирки. На пригорке оставалось неубранное поле с луком. На краю его был выстроен курятник, его ремонтировали. Руководил работами Курсива, кое-что понимавший в плотничьем деле. Сам он занимался обшивкой стен. Заметив Сёдзо, он еще издали, как бы сигналя, начал размахивать рукой, в которой держал молоток, затем, выплюнув изо рта гвозди в ладонь, закричал:
— Эй! Ты слышал? Поймали! Поймали!
— Кого поймали? — спросил Сёдзо.
— Бандита! Того, кто листовки подбросил!
Сёдзо ускорил шаг. Но когда он подошел к курятнику и услышал, что Курсива назвал Чэна, он поставил на землю ведра и застыл как вкопанный.
— Как только Чэн на своем велосипеде переехал через мост, часовой сразу схватил его и поволок. Когда мне про это сказали, я тоже сперва глаза вытаращил. Ну, а если подумать, так нет ничего удивительного в том, что его сцапали. Хоть он прижился в отряде и стал вроде бы своим, но он ведь все-таки китаец и для него скорее партизаны друзья, а не мы. Точно не знаю, но похоже, что это он проносил листовки.
— Ну уж если говорить о листовках, то вернее всего, что их забросили с той стороны, а не специально пронесли с собой,— возразил рядовой 1-го разряда Асаи; до отправки на фронт он работал на шахтах в северной части острова Кюсю. Лицо его казалось черным от въевшейся в кожу угольной пыли. Подойдя к снятой с петель двери, вместо которой должны были поставить новую, он решил наглядно объяснить свою мысль: