— Твой отец не желает тебе ничего плохого, просто он... — сбивчиво ответила она.
— Просто он хочет от меня выгодно избавиться? — я почувствовала, как голос дрожит от обиды и гнева. — Почему ты всегда позволяешь ему поступать так, словно я – груз, который нужно сбросить? Ты что, тоже считаешь, что так и должно быть? Или тебе просто легче в очередной раз промолчать, чтобы не брать на себя ответственность?
— Не смей так говорить с матерью! — сквозь зубы прошипел отец, зарядив мне увесистую пощечину.
— Не то что? Ударишь меня еще? Изобьешь до смерти? Я тебя не боюсь, понял? А вот тебе мама стоит. Думаешь он на твоей стороне? — я почувствовала, как кровь приливает к лицу, но не от страха, а от ярости. — Ты ведь прекрасно знаешь, что он и тебя уже давно не любит и не уважает. Ты ведь видишь его измены, его отношение, слышишь его слова. И если ты сейчас вновь закроешь глаза и скажешь, что всё хорошо, то он поступит с тобой так же жестоко, как и со мной сейчас!
— Как ты смеешь такое говорить? Ты ничего не знаешь! — с полным гнева лицом, она двинулась в мою сторону.
Она предпочитала не знать правду и особенно не терпела, когда её говорили прямо в лицо.
— Можешь молчать и дальше, только знай, когда захочешь поговорить со мной, слов не останется уже у меня.
Ещё одна пощёчина, но уже от мамы. Из губы полилась кровь. В попытках контролировать мои эмоции, свои они так и не научились. Как и рассчитывать силу своих ударов. Хотя, кто знает? Может они именно так и хотели, чтобы до меня "дошло", как сильно мной недовольны.
— Что ж, ты дала свой ответ, — убрав выступившую кровь, я повернулась в сторону второго родителя. — Ещё раз вы ударите меня, я сейчас же выйду на улицу и начну рассказывать каждому прохожему, что ты меня жестоко бьёшь, схожу на интервью и в добавку к этому расскажу, как, где и с кем ты изменяешь, и всю остальную «неудобную» правду о семье достопочтенного конгрессмена.
— Ты не посмеешь! Ты всегда была слабой, — ядовито усмехнулся он.
— Ещё как посмею, — я чувствовала, как болезненно набухает губа. — Но есть и другой вариант: я спокойно выхожу отсюда, возможно перееду в другой город, где не так много заинтересованных в моей фамилии журналистов, и буду там тихо-мирно жить. А если они там все же найдутся, я скажу только самое лживое о нашей гнилой семье. А вы обо мне забудете навсегда. Мы договорились?
— Ты мне условия ставить будешь, дрянь? — он взбешенно подскочил ко мне, намереваясь вновь ударить, но я успела отшатнуться.
— Пока ты разглагольствовал о великом долге, папочка, я записывала наш разговор, где ты очень мило общаешься со своей дочерью, а также бьешь и говоришь о единственном предназначении женщин. Уверена, это очень заинтересует твоих избирателей, — я желчно улыбнулась, заходя в чат с Марком. — Ой, я даже успела отправить её своему другу, который с радостью скинет это журналистам, если я не выйду отсюда с положительным ответом на свое предложение.
— Ты блефуешь! Ты не смогла бы сделать это незаметно посреди разговора. А изначально, о чем пойдет речь, ты знать не могла, — победно усмехнулся он, воображая себя гением дедукции.
— Ни один разговор с тобой не заканчивается чем-то хорошим, я всегда была готова к такому исходу, — я закатила глаза. — Но, если хочешь рискнуть, можешь продолжать думать, что это блеф. Мне терять нечего, а вот тебе...
— Майя, как ты можешь?! Это же опорочит нашу семью!
— Решение за тобой, — я упрямо смотрела на мужчину, игнорируя слова мамы, ведь даже сейчас её волнует лишь то, что скажут и подумают остальные. — Времени мало, он не будет долго ждать моего ответа.
— Эрик, сделай же что-нибудь! — мама умоляюще смотрела то на меня, то на отца.
— Черт с тобой, выметайся отсюда и только посмей сболтнуть или сделать что-то лишнее, чтобы... — он отвернулся, не желая даже смотреть на меня.
Ну, конечно, папочка же не привык проигрывать, тем более женщине, тем более мне. При всей паршивости ситуации, внутри стало приятно от этой мысли.