Мэри, обычно тихая и замкнутая, первая нарушила молчание:
— Что будем делать?
Я обвела взглядом всех, специально задержавшись на Дэниеле. Он смотрел в пол, его поза была напряженной, но в ней читалась не злоба, а стыд.
— Работаем, — сказала я четко, без пафоса. — Делаем то, за что нам платят. И делаем это лучше, чем кто-либо в этом городе. С сегодняшнего дня – отработка меню и доводка стандартов. Каждая чашка, каждый десерт, каждый взгляд на клиента – это наше имя. Всем понятно?
Раздались тихие, но уверенные «да». Все, кроме Дэниела. Он молча кивнул, развернулся и пошел настраивать кофемашину. Желание мстить в его глазах я не увидела – лишь тяжелое, непрошеное осознание своей ошибки. Вероятно, мысль о том, что его упрямство могло разрушить дело друга и лишить работы остальных, висела на нем тяжким грузом.
Так начались наши будни, наполненные монотонным, изматывающим трудом. «Eclipse» превратился в лабораторию, а мы – в группу одержимых ученых.
Мои дни теперь состояли из нескольких ритуалов:
· Утро начиналось с калибровки. Я лично замеряла температуру воды, вес помола, время экстракции для каждого вида кофе. Роберт, тот самый нервный бариста, теперь подходил к процессу с фанатичной точностью, записывая каждое изменение в специальный журнал.
· «Слепые» пробы. Мы заваривали десятки чашек одного и того же сорта, пытаясь добиться идеального баланса.
· Плиты и духовки на кухне не остывали. Мы с кондитерами часами выверяли рецепты. Торт «Мокка» с карамелизированным миндалем переделывали трижды, пока текстура не стала идеальной, а крем не перестал перебивать вкус эспрессо.
· Стандарты обслуживания. Я устроила им настоящий «театр»: мы репетировали приветствия, оттачивали до автоматизма движения, учились мягко предлагать десерты. Я играла роль капризного, скучающего, восторженного клиента, заставляя команду импровизировать.
Дэниел в этой новой реальности занимал странное положение. Он делал свою работу безупречно – его мастерство было вне вопросов. Он молча помогал Роберту, показывая сложные техники латте-арта. Но он избегал моих взглядов и держался особняком. Его гордость не позволяла извиниться.
Как-то раз, ближе к концу изнурительного дня, когда остальные уже разошлись, я застала его за чисткой кофемолки.
— Дэниел.
Он вздрогнул, но не обернулся.
— Я знаю, что не нравлюсь тебе, — сказала я спокойно. — Но нам нужно работать вместе. Ради Итана. Ради этого места. Личные симпатии отложи в сторону.
Он резко выдернул контейнер с гущей.
— Я не саботирую работу. Делаю все, что должен.
Он повернулся ко мне. В его глазах бушевала внутренняя борьба.
— Итан – мой друг. Я не собираюсь его подставлять.
— Именно поэтому ты должен понимать, что сейчас важно. Твое самолюбие или его многолетняя работа?
Он ничего не ответил, сжал губы и снова отвернулся к кофемашине. Но на следующий день он первым предложил Мэри помощь с сиропами и впервые за неделю обратился ко мне не с вызовом, а с деловым вопросом: «Как думаете, стоит ли добавить в меню альтернативную ферментацию из Кении? Она может быть слишком экзотичной, но подчеркнет наш уровень».
Это была не капитуляция. Это было перемирие. Лед тронулся.
Прошла неделя. Напряжение постепенно сменилось уверенностью. Мой собственный страх перед Локвудом трансформировался в спортивную злость – жгучее желание доказать этому надменному невидимке, на что мы способны.
Вечером, после очередной успешной пробы, команда, уставшая, но довольная, собирала вещи. Я проверяла замки, когда телефон снова завибрировал.
Важная шишка: «Завтра. 14:00. Первая дегустация. Будьте готовы.»
На этот раз я не почувствовала страха. Лишь холодный, собранный азарт. Я обернулась к команде, которая смотрела на меня с вопросом.
— Господин Локвуд соизволил назначить аудиенцию, — сказала я, и в моем голосе прозвучала не усталость, а сталь. — Завтра он попробует наш кофе. Давайте покажем ему, что такое безупречное качество.
И на этот раз, прежде чем разойтись, они кивнули – все, включая Дэниела. Мы были готовы.