«Несчастной женщины? Ты и правда становишься сентиментальным, милый мой культист».
- Я не…, - он снова запнулся.
«Культ» — это слово что-то напомнило ему, и Боно окинул взглядом других людей, прилепленных к стене. Их имён он всё равно так и не вспомнил, но это было и незачем. К примеру, вон тот здоровяк — это ведь тот самый, который нёс на шее свою слепую подругу? А этот вот, одноглазый… его взгляд… очень недобрый, и на то были причины, о которых Боно прекрасно помнил. Или вон тот, глядящий в пустоту, прямо перед собой.
- Исин! - воскликнул Боно. - Я помню твоё имя… Исин!
Обрубок человека, с пронзительными, янтарными глазами, оторвал взор от созерцания вечности, и приподнял голову вверх.
- А ещё я помню, что ты вряд ли человек, Исин. Так кто же ты на самом деле?
- Моя роль эпизодична, человек, по имени Боно, - ответил янтарно-глазый. - И посему, мои ответы не утолят твоей жажды.
- И всё же, я хочу знать, кто ты.
«Видимо… перехочешь».
Боно так и не понял, чей это был ответ: янтарно-глазого, или каменной стены — это ведь она продолжала вставлять свои идиотские комментарии всё это время?
«Она самая».
Тем временем, Исин молча вернулся к созерцанию пустоты перед собой, абсолютно потеряв интерес к Боно, и его вопросам.
* * *
Спать не хотелось, но Боно всё равно спал и видел сны — такова была воля стены, к которой они все были прикованы. Он проживал свою жизнь, наверное, уже в тысячный раз, просматривая её, словно киноплёнку, и будучи не в силах что-либо изменить. А в моменты между смертью, жизнью и очередным этапом просмотра этого нелепого кинофильма, к узникам являлись серафимы. И эти служители небес не несли с собой облегчения страданий. Скорее даже наоборот.
Боно не знал, что происходило в умах остальных узников. У Адоры был точно такой же «фильм жизни», как и у него — почему-то он был уверен в этом — а другие «культисты» игнорировали его вопросы и молчали, сконцентрировавшись на своей собственной агонии. «Фильм жизни» — так Боно назвал этот повторяющийся, из раза в раз, калейдоскоп обрывков памяти, с самого детства и до самой смерти. «Смертью» он считал эпизод, где их группу настигли те жуткие существа, похожие на пантер с человеческими головами, и их хозяин — «Хранитель Святилища». После того, как их всех затянуло в зеркальное болото, внезапно образовавшееся под ногами, плоть начала разлагаться, и вскоре сознание милостиво угасло навсегда.
«Вовсе не навсегда, как оказалось. Верно?».
Не ясно было только — эта стена, и эти обрубки плоти, прилепленные к ней, были материальны, или же плоть давно угасла и растворилась, а все эти страдания испытывали души умерших? Может они — бестелесные создания — теперь лишь вспоминали о том, что когда-то имели тела?
«Имели тела? Вау! Сколько ты успел поиметь, пока не сдох?».
Боно ощущал себя вполне живым, особенно когда серафимы восстанавливали его плоть, кусочек за кусочком, прежде чем окунуть в очередной сеанс «просмотра» жизни. Или, вернее сказать - «проживания» жизни заново, но с тем же самым «сюжетом», что и при бесчисленном количестве прошлых «проживаний», вплоть до мелочей.
После каждой очередной «смерти» в болоте «Святилища», разъедающем плоть, Боно приходил в себя на этой чёртовой стене, посреди пустоты, и к нему ненадолго возвращались осколки воспоминаний. О том, что он «проживает» одну и ту же «жизнь» уже сотни, а может и тысячи раз. О том, что каждый раз эта «жизнь» воспринимается как «первая», и поэтому абсолютно все события, решения и последствия этих решений, испытываются «словно впервые в жизни». О том, что нужно срочно что-то сделать, прежде чем он погрузится в очередной сон, и снова всё забудет.
Мысль о том, сколько раз он уже видел это «кино», и сколько раз ему ещё предстоит его пережить снова, ужасала Боно. Отчаянье, слёзы, уговоры, угрозы, размышления, планирование, самобичевание, ненависть, злость, и снова слёзы и отчаянье — ничего не помогало. Всё было бессмысленно. Стене были безразличны мольбы и угрозы. Стена только издевалась над узниками, и вставляла свои колкие комментарии по поводу всего происходящего.
Стена уверяла, что теперь… все они здесь… навсегда.
Вечно.
Бесконечно.
«Как здорово, что все мы здесь, НАВЕЧНО, собрались. А-ха-ха-ха. Так пелось в ваших песнях?».
Бесконечность всегда пугала Боно. Возможно, это единственное, что пугало его по-настоящему. Однако, он и представить себе не мог, насколько жуткой она может быть, когда ты не в состоянии умереть, даже если сам захочешь.