Петя протянул руку к карабину, висевшему у него в кабине над сиденьем.
— Иди!
Барочкин бессильно выронил ключ, сказал умоляюще:
— Пристрели. Несчастный случай, скажешь. Прошу.
Петя молчал. Барочкин тяжко вернулся к своей машине. Поехали. Но вдруг машина Барочкина рванулась вперед, набрала скорость. Петя удивился и тоже надавил на газ.
— Стон! Куда ты?! Стой!
Две полуторки мчались друг за другом. Машина Барочкина свернула с дороги в сторону, подпрыгивая на неровном льду. Впереди темнела вымытая весенним солнцем полынья. Петя понял — Барочкин мчится к ней. Рванул полуторку, до конца выжимая газ. С трудом догнал, обогнал, сделал крутой вираж и встал поперек перед самой полыньей. Барочкин тормознул, но лед был скользкий, и его машина, проехав юзом, уткнулась Петиной в борт. Петя выпрыгнул, подбежал. Барочкин сидел в кабине, уронив голову на руль. Петя затряс его изо всех сил.
— Ты что хотел?!
Барочкин поднял голову, лицо его было обмякшим, страшным — смотреть на него было трудно.
— Если уж… — выдавил он хрипло. — Лучше в Ладоге, как все.
— Как все захотел? — закричал на него Петя. — Как Чумаков, Найденов?! — И ударил его по лицу. — Это еще заслужить надо! — Он смотрел на Барочкина, решая, сказал медленно: — Богатство свое паршивое при мне в нужник выкинешь. Жить будешь. Человеком будешь. Нет — сам застрелю. А Ладогу марать не дам — Ладога чистая!
В избе у генерала собрались люди, было надымлено.
Метеоролог, открыв блокнот с заметками, говорил:
— Уже одиннадцать дней днем плюсовые температуры. Происходит активная перекристаллизация льда, особенно у берегов. Талая вода в колеях доходит до осей колес. Всплывают ограждения, отмечающие объезды. Движение становится крайне опасным. По всем признакам дорогу вора закрывать.
Люди молчали, дымили невесело. Генерал встал, разогнал дым рукой:
— Пора, по нельзя! Мы уже эвакуировали из Ленинграда около пятисот тысяч жителей, но надо постараться вывезти еще. А для оставшихся мы должны создать в городе запас продовольствия. Ведь во время ледохода связь с Большой Землей прервется — до летней навигации. Сейчас нормы ленинградцев втрое больше, чем в декабре, по люди продолжают умирать — зима истощила силы. Чтобы они выжили, мы должны дать сейчас им не только хлеб — масло, сахар, овощи, семена для летних огородов. Значит, будем возить до последней возможности!
— Этой ночью ушло под лед восемь машин, более сорока проломили колесами лед у самого берега и сели на кузов, — сказал командир автомобилистов. Сейчас мы их вытаскиваем тягачами…
Генерал обдумывал, потом сказал:
— Значит, придется запретить ночное движение, будем возить только днем. А у берегов на мелководье, где лед совсем ослаб, сделаем гати.
— Надо спять с трассы все тяжелые машины, — сказал комиссар. — ЗИСы, автобусы.
— Верно, оставим только полуторки, — кивнул генерал.
— И убрать с озера, — добавил комиссар, — кого возможно… А политруки и комиссары соединений в эти трудные дни все как один будут вместе с водителями — па льду.
— Ну что ж, решено, — закончил генерал. — Как говорится, по машинам…
Палатка медпункта, как остров, стояла на ледяном бугорке посреди талой воды. Надя и санитары выносили из палатки и ставили па лед предметы своего бивуачного обихода — табуретки, печурки, тазы. А мимо, вздымая целые потоки воды, шли машины, и казалось, они идут не по льду, а плывут по озеру. Все дверцы были открыты. Опасность ощущалась в воздухе.
Полуторка Пети, подняв фонтан брызг, остановилась у медпункта. Петя выпрыгнул из кабины. Подошел к Наде, которая вышла из палатки с каким-то медицинским имуществом.
— Переселяетесь?
— На западный берег, — кивнула она. — Вот машину ждем.
— Давно пора. — Он окинул взглядом талые воды, подступившие к палатке. — Где вас там искать?
— Еще не знаем.
— Вернусь, найду, — решил он и улыбнулся.
Он медленно двинулся к машине, она, провожая его, пошла за ним. Остановились «у дверцы кабины.
— Вчера много машин провалилось, — сказала она с тревогой.
Он смотрел на ее лицо и неожиданно взял за руку и потянул за собой в кабину.
— Ты куда меня увезти хочешь? — Она с улыбкой подчинилась.
Он усадил ее в кабину, захлопнул дверцу.
— Далеко, — посмотрел ей в глаза. — Надя… — И, оглянувшись, хотя ему и было все равно — видят их или пет, — обнял ее.
— Зачем? — тихо спросила Надя, пытаясь вырваться. — Не время, не место…