- Что, не похож?
- Молод больно. Мамка тоже вот сокрушалась, такой молоденький, говорит.
- Я рыцарь, Рене. Меня посвятили два месяца назад.
- А где твой конь и меч?
- Коня подо мной убили, а меч и доспехи вон там в углу лежат.
- Ух ты! А посмотреть можно?
- Можно, только поосторожнее там.
- Ой, да на нем кровь еще! А броня твоя вся помятая, здорово они тебя. Поди, все тело в синяках?
- Ничего, это не самое главное, зато твой отец и другие живы остались.
- Тятька рассказывал, как вы налетели на этих ублюдков, как коршуны, говорит. А страшно на войне?
- Страшно. И людей жалко.
- Своих, конечно жалко, - серьезно согласился Жанно.
- Всех жалко, малыш, и своих и чужих, у каждого где-то есть такие же, как ты сыновья, жена, как твоя мама, родители.
- Ну, с такими мыслями только в монастырь идти, - протянул Жанно.
Александр весело расхохотался.
- Рано мне, братец, в монастырь, еще не выгнали мы со своей земли чужаков и не наказали как следует тех, кто их привел.
Тихо скрипнула дощатая дверь, и в светлом проеме показалась статная крестьянка с подойником в руках.
- А вы что тут делаете, пострелята? Нечего досаждать нашему гостю, у него, небось, голова и так раскалывается, а тут вы со своими глупостями.
- Не прогоняй их, госпожа, они забавные, - улыбнулся Сандро.
- Знаю я их, липучек, - пробурчала хозяйка. – А я вот вам поесть принесла, не побрезгуйте.
Она поднялась по широким ступенькам на сеновал, ловко разложила перед юношей на вышитом полотенце краюху свежего хлеба, куски сала и ветчины, несколько вареных яиц, головки лука, запотевший кувшин с сидром.
- Вы тут поешьте, а я сейчас подою Пеструху, будет вам теплое молочко. А ну-ка Жанно, помоги господину рыцарю, ему с одной рукой несподручно, да своди его потом, если куда по нужде надо. Не стесняйтесь, сударь, ешьте. Спасибо вам за моего мужика.
Несмотря на боль, Александр понял, что очень проголодался и при помощи мальчишек набросился на еду, прихлебывая сидр из глиняной кружки. Внизу слышался характерный звук струй молока, ударявших в дно подойника – хлев находился прямо под сеновалом.
После дойки Нанетта снова поднялась к юноше, налила в крынку свежего молока и тяжело вздохнула:
- Молодой ты еще, совсем мальчик. Мать, поди, ждет где-то?
- Ждет, - кивнул Сандро.
- Как же она тебя на войну-то отпустила?
- У нас в роду все воины, - улыбнулся принц. – Я должен отомстить за отца, его убил Эдуард.
- Душегуб проклятый. Да чего и ждать-то от человека, который родного племянника-младенца не пожалел. Поел? Тогда отсыпайся, а я сейчас макового настою принесу, чтобы боль не мешала.
Александр благодарно улыбнулся женщине.
Чуть позже заглянул Жиль.
- Коли надо чего, ты только скажи, господин.
- Меня звать Александр, - сообщил юноша. - Надо бы как-то моим друзьям сообщить, что я жив.
- Это в лагерь к Генриху что ли? Так я с утра пошлю Жанно, он маленький, но юркий, ловкий, справится.
Александр стащил с руки перстень:
- Вот знак для Генриха, а на словах пусть скажет одно слово - Ладомир. Граф все поймет.
- Не беспокойся, господин, все исполним.
- Лучше бы мне где-то в лесу схорониться, если тут у вас найдут – всю деревню сожгут.
- И думать не смей, меня наши мужики и бабы, которым ты мужей спас, заклюют.
- О детях подумай.
- О детях и думаю. Чтобы не стыдно им было в глаза глядеть, когда вырастут.
Два дня все было относительно спокойно. На третье утро Александр проснулся от неистового собачьего лая по всей деревне, тут и там обрывавшегося предсмертным визгом.
- Наемники, -понял он. - Ищут, скорее всего, уцелевших в битве и отставших от своих. Хорошо, что всех раненых удалось переправить через болото. Что же делать?
Солнце еще не взошло, сквозь щели в сарай сочился тусклый серый свет рассвета. Совсем рядом завизжала женщина, заплакал ребенок, слышались глухие удары и брань.
- Где, они? Куда спрятали?
В ответ доносилось:
- Кто - они? Мы ничего не знаем!
- Если найдем кого из мятежников, всю деревню спалим!
- Нет у нас никаких мятежников, мы ничего не знаем, не бейте, сволочи! Детей пожалейте.
Превозмогая боль в руке и во всем теле, Сандро спустился с сеновала и прильнул к щели в воротах. Прямо перед собой он увидел все семейство Жиля под нацеленными на них пиками наемников. В других дворах творилось то же самое. Желто-зеленые начали сгонять людей к центру деревни. Голосили бабы, плакали дети, с почерневшими осунувшимися лицами угрюмо двигались вслед за ними мужчины. Гнетущая тишина повисла над площадью, помнившей веселые крестьянские гулянья и деревенские свадьбы. К толпе подъехал на кауром жеребце невысокий плотный главарь отряда, хмуро осмотрел осунувшихся притихших крестьян и зычным голосом возгласил: