— Решай, — сказали они хором.
А несчастный Лафкадио Великолепный никак не мог собраться с мыслями; он уже не был настоящим львом, но не был и человеком. Бедный, бедный Лафкадио! Что делать, когда так не хочется быть охотником и уже не получается быть львом?
— Послушайте, — сказал он. — Я не хочу стрелять в вас, львы, и не хочу лопать вас, охотники. Я не хочу оставаться в джунглях и есть тепленьких кроликов и не хочу возвращаться в город и пить простоквашу.
Я не хочу играть в догонялки со своим собственным хвостом и не хочу играть в бридж. Мне кажется, я никакой не охотник и никакой не лев. Мне кажется, я вообще никто и ниоткуда.
С этими словами он тряхнул головой, положил ружье на землю, несколько раз вздохнул и ушел через холмы подальше от охотников и подальше ото львов.
Он шел и шел и слышал издалека выстрелы охотников, стрелявших во львов, и урчание львов, лопавших охотников.
Он не знал, куда идет, и все-таки шел, ведь нужно же идти куда-то, правда?
Он не знал, что произойдет дальше, но знал, что обязательно что-то произойдет, потому что всегда что-нибудь происходит, разве не так?
Солнце клонилось к закату, цепляясь за край холма, жара в джунглях начинала спадать, заморосил теплый дождь, а Лафкадио Великолепный все шел и шел один по долине.
Это было последнее, что я о нем слышал. Я точно знаю, что когда-нибудь Лафкадио даст о себе весточку или даже пришлет мне что-нибудь на день рожденья (между прочим, 25 сентября, если вам интересно).
Но пока я не получил ни слова.
Никаких новостей — ни от него, ни о нем.
Конечно, когда мне станет что-нибудь известно, я сразу же вам расскажу. Но кто знает — вдруг вы встретите его еще раньше?
Например, по дороге в школу, или в кино, или в парке, или — почему бы нет? — в лифте, или в парикмахерской, или просто где-нибудь на улице.
А может быть, даже в кондитерской, когда он будет покупать пять или шесть коробок мармеладу.
Ведь он так любит мур-рмелад!