Дыхание сбилось. Пастор остолбенел, он был растерян, шокирован и испуган до трясущихся поджилок. Первый раз он слышал что-то подобное от Мимолётной. И первый раз чья-то тирада так сильно влияла на него. Это был ледяной душ, намного более действенный, чем дождь, который усилился ещё сильнее. По телу пробежала дрожь, и тут же стало жарко. Светловолосый чувствовал, как краснеет, быстро и безвозвратно. Парня накрывало сильнейшее чувство стыда. Мимолётная ткнула его носом в его ошибки, как котенка, который сходил в туалет в неположенном месте.
Каждая минута, казалось, стала вечностью. Девушка не переставала рыдать, нужно было что-то делать. Пастор сел рядом с ней и обнял. Мимолётная обняла его в ответ, её слезы тут же пропитали свитер. На глазах навернулись слезы, он чувствовал, что совершил много ужасных поступков, и знал, что пора их исправлять.
— Мим, пожалуйста, не нужно слёз, прошу, — он тихо начал говорить ей на ухо, — давай успокоимся… Я понимаю, что я виноват, очень виноват, понимаю, что это сложно, что ситуация патовая, но я хочу всё исправить и сгладить все острые углы. Ты ведь знаешь, как дорога мне.
— Нет, Пастор, дорога была я Леснику. — она всхлипнула, — А ты — совершенно другой человек.
Глава 10
Глава 10 ~Вол~
Когда Пастор ушёл, случилось что-то странное: за столом стало пусто. Внезапное и остро бьющее по настроению ощущение. Вол волновался за Мимолётную, он бы и сам рванул за любимой девушкой, тут же, как она встала из-за стола — если бы был смысл.
— Это работа Пастора, он ведь её брат, а я ей — никто, — сказал Вол Бледному.
— Ну и дурак ты, — отрезал он, — поэтому и никто.
— Её тогда будто подменили, я серьезно.
— Это когда она топиться на озеро ушла? — темноволосый глотнул чая, — Всё возможно, я тоже заметил, что она изменилась. А с другой стороны — кто в здравом уме пойдет топиться? Что-то не чисто в голове у рыжей.
Вол предпочел ничего не отвечать. Хотя много что вертелось на языке, промелькнуло даже желание врезать слишком острому на язык парню. Но Вол знал — Бледный имеет лишь свою точку зрения. Поэтому он лишь продолжал наблюдать за тем, как товарищ охотно доедает свой ужин. Снегурка сидела во главе стола, без Пастора она там смотрелась весьма вальяжно и совсем не робела. Может, чужой человек мог бы и подумать, что эта хрупкая девушка — главная в Первом отряде.
«Из Второго сразу во главу Первого, вот это она поднялась. Достойная партия для Пастора», — прикинул в голове Вол.
Время тянулось долго, все, казалось, уже поели: Тим с Охрой тихо переговаривались и слегка посмеивались, Бледный пялился на Жемчужину из Второго, Поляк делал вид, что читает какую-то книгу, на деле клюя носом и вздрагивая после каждого раската грома. Маляр пересел за столик Второго отряда и показывал Карандашу свой альбом.
— Все ждут команды, Снегурочка, — посоветовал, наконец, Бледный.
— Я знаю, заяц, но мы, пока что, посидим тут. Предчувствие у меня такое. Может, к тому же, дождь слабее станет. Ещё пять минут, хорошо?
Это прозвучало, как приговор в суде. Сидеть тут было невыносимо, в мыслях была только Мимолётная, Вол очень волновался. К тому же, было достаточно сыро и прохладно. Но он терпеливо ждал.
Наконец, Снегурка встала и, слегка повысив голос, объявила:
— Первый отряд, убираем за собой и идём в корпус. Люди из Второго, которые в первом корпусе ночуют, вас это тоже касается.
Видно было, с каким усилием светловолосая выдавила из себя улыбку и вышла из-за стола.
— Все тарелки уносим в пункт приема грязной посуды, кто свою оставит — расскажу Пастору, — объявил Вол.
***
В корпусе их не оказалось. Почему-то, он так и думал. Парень взял два зонта и вышел на улицу. Дождь и не думал заканчиваться — лил, как из ведра. Тучи, которыми затянуло небо, то и дело подсвечивались ярко-белыми вспышками молний, и только через несколько секунд издалека им вторил гром. Ноги все промокли, пока Вол обошел корпус и пробрался по грязи и лужам к беседке. Конечно, где они ещё могли быть — это было любимое место Мим. Выглядели и Мимолётная и Пастор, прямо сказать, не лучшим образом. Девушку трясло: то ли от того, что она промокла под дождем, то ли от сильнейшего стресса — лицо отекло от слез, особенно веки, а глаза покраснели. Пастора вообще было не узнать, он до этого не был человеком, щедрым на эмоции, а сейчас — это вознеслось в апогей. Он сидел, как статуя, даже когда Вол позвал их вернуться в корпус. Пришлось растормошить, это, как ни странно, сработало.