— Да какая разница, — ответила мне Алиса; Ульяна была занята питьем.
— Любая мелочь имеет значение, я спрашиваю не из праздного любопытства, а потому что надо.
— Да скажу я всё, скажу! — уже громче пропищала Ульяна, полусидя на кушетке.
С выпитой водой к девчонке начали возвращаться силы, глазки снова заблестели, кожа стала выглядеть не такой бледной. Да и двигаться она начала более активно, сопровождая свой рассказ жестами от переизбытка эмоций, отчего её рыжие хвостики дергались из стороны в сторону.
Суть была в следующем: каждые несколько дней юное создание на почве голода и жажды приключений на пятую точку проникало в складские помещения за столовой и тырило всё, что содержало сахар и плохо лежало.
«Трепещите, конфеты и булки, диверсант Ульяна не дремлет!» — не могла не прокомментировать шиза.
Но после поедания последней партии честно экспроприированных конфет бандитке резко поплохело. И несколько часов она провела на… ну, в общем, понятно где.
Всю эту информацию пришлось вытаскивать силками, после чего я отправил Алису принести из столовой термос с чаем для пострадавшей, Ульяне велел поспать тут, под наблюдением. А сам взял парочку чудом не слопанных конфет у виновницы переполоха и решил их немного изучить.
Итак, что мы имеем: конфеты «Ласточка», срок годности не истек, внешне выглядели нормально. Но я человек умный и дотошный.
«Да, от скромности кое-кто умный точно не страдает».
Не обращая внимания на всяких левых суфлеров…
«Эй, ща обижусь», — недовольно заворчал внутренний голос.
…в итоге я просто развернул одну из них, и разломал пополам.
В шоколадной мякоти было отчетливо видно мокрое пятно, а на обертке, которую я осмотрел под падающим солнечным светом, обнаружилось крохотное отверстие, сквозь которое просвечивал лучик солнца.
Дырка от шприца.
Опачки, а вот теперь это уже пахнет очень нехорошо!
«Ты прав, чувак, особенно если учитывать то, что шприцы и медикаменты есть только у тебя в лагере. Хотя погоди, — сказал внутренний голос, — давай кое-что вспомним».
Перед глазами пронеслась череда образов и звуков. На прошлой неделе заходил один из вожатых, просил сильное слабительное, и жаловался, и корчился. А как натурально играл, такой актер пропадает! А я балда ему дал фосфатсодержащее, самое эффективное. И шприцами снабдил, и график с дозами расписал, всё для комфорта пациента, блин.
Я многое могу стерпеть, но ненавижу, когда меня обманывают.
Во мне проснулось давно забытое чувство злости: это, получается, моими лекарствами отравили конфеты и Ульяну.
Сняв халат, я тихо прошел мимо сопевшей на кушетке Ульяны, которая во сне выглядела как маленький котенок — так и хотелось дать блюдце молока и погладить — и отправился на поиски того вожатого.
Найдя его в комнате отдыха в компании таких же раздолба… вожатых, я решил не устраивать сцену прямо тут.
— Павел, можно тебя на секундочку, — позвал я тщедушного пацана примерно моего возраста.
Павел, заметив меня, пошел неохотно, а когда вышли из комнаты, собирался свалить, если бы я не придержал его за плечо.
— Чё тебе надо, док? — попытался он отделаться от меня, спихнув мою руку.
Но куда там, я был выше на голову, весил больше раза в 2, и…
«И превосходил супостата на несколько ступеней эволюции», — подхохмил внутренний я.
Кое-как отойдя в безлюдное крыло возле края лагеря, я без церемоний припер одной рукой этого засранца к стенке.
Нет, реально, все в нем вызывало раздражение: от бегающих туда-сюда мелких крысиных глазок на вытянутом и бледном лице до пахнувшей потом футболки.
«О да, а теперь въе*и ему, с чувством так, от души!» — посоветовал мне голос.
Когда я последний раз махал кулаками? В школе наверное. Но сейчас просто нет даже желания болтать, есть человек, который заслужил получить по щщам, есть человек, который понимает только один язык.
— Просто чтоб ты знал, за что, — сказал я, показывая Павлу конфету «Ласточка».
И, без замедления, коротким ударом долбанул ему по челюсти.
Тщедушного засранца тут же подвели ноги и он повалился на пыльную землю.
— Ты чё, охренел, что-ли?! — возмущенно завопил побитый, сплевывая на землю кровь.
«Да чувак, на Рэмбо ты не тянешь, нокаут не удался.»
— Всё-таки обломался воришка в столовой, да? — прохрипел Павел. — Можно сказать, его «пронесло», ахаха!
И мерзко так заржал, прям тошно стало: как существуют такие отвратительные и подлые люди, как живут?
Там, откуда я родом, его бы прибили.
«Скажу больше, чувак, он бы по нашему селу от края до края не дошел.»
— Я, бл*, пацанов подтяну и мы тебе устроим, док! — не унимался вожатый, сидя жопой на земле и вытирая сопли вперемешку с кровью. — Подумаешь, подкололи, — продолжал он, — а тебе влетит от всех вожатых, вот увидишь, мл*!
«Перед нами типичный представитель homo dolbo*bus, с отсутствием инстинкта самосохранения, с рук не кормить, к клетке не подходить», — прокомментировала шиза.
Подойдя к сжавшемуся в комок крысенышу я схватил его за шиворот и с размаху ткнул мордой в землю.
— Ты — отравил — ребенка, — с расстановкой впечатывал я каждое слово, при этом слово сопровождал ударом вражеской морды о земную твердь. — Завтра собираешь документы, Павел, и валишь из лагеря нафиг, или я тебя урою, — закончил я разговор.
Оставив это подобие человека, я отошел в лес возле лагеря: надо успокоиться, прийти в себя.
Потихоньку ступая по тропинке, я углублялся в чащу примыкавшего к лагерю лесного массива.
Аура леса действовала на меня положительно, голову больше не давило тисками злости. Я не помнил, когда последний раз срывался так. Я хотел просто поговорить, но, стоило вспомнить лицо страдающей Ульяны, как тормоза просто отказывали.
«Ой да ладно, мать Тереза, мог бы хоть пару раз ногами по почкам ему втащить, а так, можно сказать, просто поиграл с ним», — высказал своё «фи» мой кровожадный друг.
Тем временем на лес опускались сумерки, дневная истома сменилась прохладной свежестью, застрекотали радостно сверчки, а на небе медленно из-за туч появилась полная Луна, чей призрачный свет заливал всё вокруг, превращая деревья, траву и землю в сказочный сюрреалистический пейзаж.
«Хорошо-то как!» — привалился я спиной к могучему дубу, каждой порой, каждой частицей своего естества чувствуя окружающий меня мир.
Вот ветерок прошелестел в кронах деревьев, вот в камышах возле журчащего рядом большого ручья кто-то завозился, вот…
«Ну-ка стоп! Что там в этих чертовых камышах? — О, никак я слышу нотки волнения в своем внутреннем я? — Знаешь, чувак, шли бы мы обратно, этот лес примыкает к горам заповедника, вдруг там медведь?»
«Какой медведь? — возразил я. — Там по звуку что-то не больше крупного песика.
«Крупные собаки, больно кусаются», — продолжали меня отговаривать.
«Не боись, подумаешь, там, парочка, может, решила немного поняшить друг друга?»