Вот твой паспорт — посмотри и запомни фамилию, имя, отчество и еще год рождения непременно, потому что на этом многие ловятся, если попадется въедливый пограничник. Поедем мы с тобой через Украину. С этим же паспортом ты отправишься в Грузию, но там его потеряешь немедленно по прибытии. В Грузии у тебя будет другой паспорт — вот он, но я его сейчас тебе не отдам, покажу только. Видишь, здесь уже стоит пограничная отметка, по которой ты прибыл в Тбилиси из Киева еще вчера. И визы все на месте: Шенген, Швейцария, Соединенное Королевство. Из Грузии, где мы с тобой попрощаемся, вылетаешь в Цюрих — вот билет. По ту сторону швейцарской границы тебя встретят — у водителя будет в руках плакатик с надписью: «ParkHotel». Он довезет тебя до Базеля. У тебя в аэропорту будет пара часов свободных, потом рейс на Лондон. В Хитроу плакат будет тот же, а водитель другой. Ну а еще часа через три-четыре ты уже будешь на месте.
Опять он про деньги — нуда это естественно. Вот тебе конверты — посмотри. Здесь украинские гривны, тут грузинские лари. Пять тысяч евро — в Базеле или уже в Хитроу обменяешь на фунты. Сразу все не меняй, решат, что ты гангстер или наркодилер. Кредитку твою мы сейчас порежем на мелкие части, и я их разбросаю по нескольким урнам — она тебе больше не понадобится. Какую? Да обе! Сбербанковскую заблокируют немедленно, как только выяснится, что ты пропал. А ту, которая от компании Тредмилл, она хоть и продержится еще дня три, пока примут меры, но пользоваться ей никак нельзя, если не хочешь, чтобы вычислили твое местонахождение.
Ты не переживай, Квазимодо, из-за денег на Лерне. Считай, что их и не было никогда. Твои капиталы — настоящие, а не эти гроши, — теперь совсем в других местах. Ты же не будешь изображать сейчас, будто не понимал все это время, чем занимался. Это не столь важно, что воровали они, а ты всего лишь исполнял техническую функцию. Она вовсе не технической была, Квазимодо, она была принципиально важной, которую не всякому доверят, а только специально подобранному и многократно проверенному человеку, — тебе то есть. Времени совсем уже осталось мало, поэтому в деталях рассказать не смогу, но всю твою жизнь тебя держали, поднимали и готовили к тому, чтобы в тот момент, когда позарез понадобится такой человек, именно ты, а не другой кто-то, оказался на этом месте.
Ты же не захочешь остаток жизни вот так и просидеть в своей одиночке, которую чисто из насмешки называют офисом? Ты ведь заключенный, Квазимодо, самый настоящий заключенный. Даже здесь, у себя дома, ты всего лишь на пару часов освободился от надзора, потому что гроза и вырубились подстанции. Что ты видел за последние годы? Что у тебя есть? Человек, которого ты считал своим близким другом, всю жизнь тебя предавал и вытирал об тебя ноги. Ты подарил ему женщину, единственную, которую любил по-настоящему, он поиграл с ней и выкинул на улицу с приличным, отдадим ему должное, выходным пособием. Посмотри в зеркало, Квазимодо. Тебе нравится то, что ты видишь? Да, ты скажешь мне, что он не нарочно подставил тебя под залп картечи. Я согласен, ему вовсе не хотелось, чтобы тебя изуродовали, он вообще об этом не думал. Квазимодо, неужели ты не понимаешь, что он в тот момент просто о тебе не думал, а если и подумал бы, то ничего бы не изменилось! А месяцы, которые ты провел за решеткой, тогда, в девяносто третьем, когда он развлекался на средиземноморском берегу, — они ничего не стоят, Квазимодо?
Ты никогда не задавался вопросом, в чем смысл жизни? Не вообще, а именно твоей? Ты бы мог стать отличным биологом, как твой отец, или юристом, раз тебя этому обучили, но ты слепо потащился за своим другом и получилась из тебя среднего размера комсомольская конторская крыса. Ты мог любить и быть любимым, но твоему другу понадобилась игрушка на время, и ты ему эту игрушку подарил, да еще гордишься по сей день своей самоотверженностью. Ты мог хоть чуточку улучшить этот сволочной мир, но ты никого не жалел и хладнокровно топтал других людей, если это поднимало — в том числе и тебя — еще на одну ступеньку успеха. Ты мог бы стать человеком, которого будут уважать, любить, чье мнение будет иметь значение, про кого можно будет сказать однажды, что жизнь его была наполнена смыслом, — а получился из тебя всего лишь помост, на котором твой друг и его хозяева (да-да, ты ведь понимаешь прекрасно, что у него есть хозяева, а сам он, несмотря на блеск и мишуру, всего лишь лакей) строят сияющее здание своего благополучия.
И вот это твое великое самопожертвование — к чему оно привело? Посмотри вокруг себя, Квазимодо, загляни в свое сердце. У тебя украли жизнь, посадили в камеру на задворках московской промзоны, у тебя не осталось ничего, что ты мог бы назвать своим, ты обслуживаешь шайку державных воров и будешь делать это завтра, через год, через пять лет, пока они все не сбегут на Запад, к охраняемым тобою сокровищам, и твой друг свалит одним из первых, а тебя забудут, поверь мне, как забыли никому не нужного старика Фирса, и ты успеешь только дозвониться в последний момент, когда уже начнут выламывать входную дверь, а в ответ услышишь знакомое: «Старик, тут ситуация, понимаешь, ты найми себе лучших адвокатов, мы все оплатим».