В одну такую машину Фролыч запулил снежком. Ничего даже не разбил и не поцарапал, но водитель выскочил, погнался за нами, и пришлось тикать. Так мы и оказались в незнакомом дворе.
Это здорово повезло, что водителю за нами надоело гнаться, потому что двор оказался каменным мешком, с единственным входом-выходом через арку. Мы на всякий случай забежали в подъезд, переждали чуток и, убедившись, что погоня отстала, решили уходить. И когда мы к арке направлялись, через нее въехал во двор грузовик. Обычный такой фургон, совсем непримечательный. Он подрулил к подъезду, не к тому, где мы укрывались, а к соседнему, и из кабины вылез человек.
Хоть на нем уже не было черных очков, а вместо телогрейки он был одет в серое пальто с меховым воротником, я его узнал сразу. Я так думаю, что если бы он повернулся в сторону арки, то тоже меня бы узнал, но он что-то сказал водителю и исчез в подъезде.
— Ты чего? — спросил Фролыч.
— Это он, — ответил я.
— Кто?
— Мосгаз.
Фролыч посмотрел на меня удивленно.
— Серьезно что ль?
— Точно тебе говорю. Железно. Он. Только пальто вместо телогрейки.
Во дворе была деревянная горка, и мы спрятались под ней. И грузовик, и подъезд было хорошо видно. Через несколько минут дверь в подъезд распахнулась, и он появился на пороге. Только теперь лица не было видно, потому что он нес телевизор, прижимая его к груди. Водитель выскочил из фургона, открыл вторую дверь и стал помогать запихивать телевизор в кабину. Потом они залезли внутрь, лицом.
и фургон уполз задним ходом через арку.
Я оглянулся на Фролыча — тот стоял с белым как снег.
— Давай галопом в милицию, — скомандовал он. — Тут рядом отделение, я заметил, когда мы бежали.
— А что мы скажем в милиции?
— То и скажем. Что здесь только что Мосгаз был. Я номер машины запомнил.
Нам в милиции, конечно же, не поверили. Это просто повезло, что телефон Алексея Дмитриевича у меня с собой был. Я его дал дежурному, тот посмотрел на номер, дернулся — и сразу к начальнику. Нас тут же вызвали. Начальник разговаривал по телефону стоя. Увидел нас с Фролычем и протянул трубку:
— Кто из вас Фролов? Ты? Сейчас с тобой говорить будут.
— Это я, Алексей Дмитриевич, — важно сказал Фролыч, взяв трубку. — Он, Алексей Дмитриевич. Точно он… Да… Никакой тут не может быть ошибки…. Я еще и номер машины запомнил…. Мы вместе с Шилкиным были… Понял… Все понял… А можно, Шилкин тоже подождет?.. Спасибо. До свиданья.
Фролыч аккуратно положил телефонную трубку на рычаг.
— Товарищ майор, — сказал он начальнику отделения, — сейчас сюда приедет. Он нас просил, чтобы мы его дождались.
Начальнику отделения мы с Фролычем были вовсе ни к чему, но ослушаться он не решился. Нас посадили в насмерть прокуренной комнате, где из мебели были только заляпанный чернилами стол и два стула, да еще металлический шкаф почти до самого потолка. Окна были заделаны арматурой, а на стенах висели два портрета — Дзержинского и Ленина.
— Это у них, наверное, комната для допросов, — сказал Фролыч, оглядевшись, — поэтому решетка на окне, чтобы преступник не сбежал.
Он сел за стол, под ленинский портрет.
— Видишь, как все устроено. Преступник тут вот сидит, смотрит на портрет Ленина, и ему стыдно, что он такой гад. А следователь смотрит на портрет Дзержинского и радуется, что у него холодная голова и горячее сердце. Чего там у него еще? Не помнишь? Вот этот вот стул, он должен быть вделан в пол, чтобы преступник его не схватил и не засандалил следователю по холодной голове.
Но оказалось, что стул к полу не прибит, поэтому я его переставил поближе к Фролычу, и мы оба оказались как будто следователи. Мы немного посидели и решили было попытаться расковырять шкаф и посмотреть, что там хранится, оружие или просто бумажки, но тут открылась дверь, и вошел Алексей Дмитриевич.
Он с нами очень долго провозился, заставил нарисовать на листе бумаги план двора, показать, где мы с Фролычем стояли, где фургон, как именно убийца прошел от фургона к подъезду, и как он вернулся обратно.
— Что-то у меня тут не сходится, — признался он наконец. — Не получается.
— Чего не получается? — спросил я.
— А вот что не получается. Смотрите сами. Вот здесь вы. Вот здесь он. Вот так он прошел. И вы его видели в лицо. Не сбоку, а прямо вот как меня сейчас. Так выходит?