По тем временам находились мы хоть и не на самом верху служебной лестницы, там все места были членами Политбюро заняты, но, скажем так, первый лестничный пролет преодолели вполне успешно. Машины у нас были персональные с водителями, приличный заработок, квартиры — у Фролыча побольше, потому что должность повыше, а кроме того, Людка в тот момент в очередной раз была беременна, поэтому Фролыч подсуетился и выбил еще дополнительную площадь, хотя с ребенком опять ничего не вышло, но и мне было грех жаловаться: двухкомнатная улучшенной планировки, с паркетом, холлом, раздельным санузлом и большой кухней. А нам еще и тридцати не было — вот и прикиньте, какие перед нами открывались сияющие горизонты.
В это самое время Фролыч мне сказал, что у него есть идея, которую он усиленно обдумывает. Идея такая, чтобы с партийной работы свалить и двигать куда-нибудь в науку. Потому что если нацелиться в какой-нибудь отраслевой НИИ — Минобороны или Минрадиопрома, например, то с должности второго секретаря райкома прямая дорога сразу на директорскую должность. Надо только поторопиться с защитой кандидатской — у Фролыча уже был практически готовый кирпич с внушительным названием «Общесистемные и методологические основы разработки концепции…», вот черт, забыл как дальше, но это и неважно. А став директором НИИ, Фролыч быстро сляпает докторскую и будет уже готовиться в членкоры.
Вера Семеновна, кстати, эту идею, насчет продвижения по академической линии, очень приветствовала, потому что хотя партийные начальники и были людьми ее круга, но числились они в этом круге не на самом почетном месте. Военные, ученые и министры какие-нибудь, директора заводов на худой конец были предпочтительнее. К Николаю Федоровичу это, понятное дело, не относилось, он был вне конкуренции.
Про меня Фролыч тоже подумал и решил, что я с моей комсомольской биографией вполне в этом самом НИИ сгожусь на должность начальника отдела. На худой конец — на заведующего лабораторией. Ну и дальше — по уже протоптанной им дорожке.
Чтоб не показалось, что по протоптанной дорожке двигаться так уж легко, я расскажу, как мы только-только перевелись на вечерний и пошли устраиваться на самую нашу первую работу в конструкторское бюро «Рубин».
Я, кстати, никогда не мог понять, почему всякие секретные почтовые ящики всегда называют то «Алмаз», то «Топаз», то еще как-то ласково. И чем ласковее название, тем секретнее предприятие. У меня на учете состояла организация КБ «Ромашка», так чтобы к ним на комсомольское собрание приехать, заявку надо было за четыре дня подавать. Это мне-то, первому секретарю.
Но это так, к слову.
Так вот, мы сперва подались с Фролычем в «Рубин», потому что там бронь была от армии даже на молодых специалистов, отпахали полтора года, стали кандидатами в члены партии и, по наущению Людкиного отца, свалили трудиться на обычную швейную фабрику. К тому времени мы уже дипломы получили, и капал кандидатский стаж, — таких молодых и дипломированных, я думаю, ни на одной швейной фабрике в стране не было, поэтому Фролыча через какое-то время назначили секретарем комитета комсомола фабрики, а меня при нем заместителем — ну про это я позже немного расскажу, как нас Николай Федорович отметил и зачислил в свой личный кадровый резерв, уже не как блатных, а как настоящих перспективных товарищей. Как только вышел стаж, нас приняли в партию и тут же Фролыча забрали в райком партии инструктором, а меня — тоже инструктором, но в райком комсомола. Вот тут и начался наш настоящий карьерный рост.
Ну так я про «Рубин». Надо понимать, что я Людкиному отцу никаким родственником не приходился. За зятя — за Фролыча то есть — он попросить мог, и всем это было понятно, а кто я ему? Никто. И хоть Фролыч с Людкой на него здорово наседали, и отказать им было никак невозможно, но за Фролыча он просил по первой категории, а за меня — так, постольку-поскольку. Да ему и не шибко удобно было за меня просить, потому что, хоть я по всем документам был русским, но это ровно до тех пор, пока кадровики не начнут копать.
Заполнили мы с Фролычем анкеты в комнате с зарешеченными окнами рядом с проходной, сдали их тетке-кадровичке и стали ждать, пока нас проверят. Недели через три звонит мне Фролыч и кричит в трубку, что все склеилось, и в понедельник можно уже выходить на работу. И что завтра же надо бежать в институт и подавать заявление о переводе на вечерний. Ну мы заявления подали и в понедельник с утра пошли в «Рубин».