Вот тут и оказалось, что все склеилось только у Фролыча, а у меня ничего не склеилось, и я теперь подвис между небом и землей, потому что с дневного уже ушел, и реально мне светит армия. «А для тебя, родная, есть почта полевая…» Моя изуродованная внешность никаким препятствием для службы в армии, как мне еще в школе сказали на военкоматской комиссии, не является, а про аффектогенную амнезию — я уже объяснял выше — решено было раз и навсегда забыть и не заикаться даже. Когда Людкин отец Фролычу сказал, что все склеилось, он, оказывается, вовсе не меня имел в виду. Фролыч весь покраснел, велел мне сидеть и не дергаться, а сам побежал на улицу к телефону-автомату. Вернулся через десять минут, сел рядом со мной в проходной — меня ведь даже внутрь не пропустили, и начал меня успокаивать. Прошел примерно час, вахтер кричит: «Гражданин Шилкин, получите разовый пропуск в отдел кадров». И пошли мы с Фролычем. Кадровик нас встретил на лестнице, буркнул что-то и побежал по коридору, а мы за ним. Прибежали в приемную директора. Кадровик махнул рукой и исчез за дерматиновой дверью с табличкой, а мы с Фролычем остались ждать. Через какое-то время выходят двое — кадровик и директор. Директор с нами за руку поздоровался и говорит: «Так в чем вопрос?» А кадровик — он ниже ростом был — встал на цыпочки и начал директору что-то шептать на ухо. И я так понял, что это он про меня шепчет, потому что он во время этого своего шептания с меня глаз не спускал, да и директор пару раз на меня взглянул. А потом директор как-то так рукой сделал и говорит: «Да я в курсе, в курсе». Но кадровик не унялся и снова начал шептать. И рукой размахивать, будто рубит что-то. Директор послушал его еще немного и опять говорит: «Да я в курсе, в курсе». Повернулся и пошел обратно за дерматиновую дверь, а мы все остались в приемной. Кадровик постоял, подумал и как рявкнет: «Следуйте за мной». Морда красная, злая…
Но раз директор в курсе, то делать нечего. Вот так меня в «Рубин» и взяли. Техником на сто десять.
Я про этого кадровика потом вспомнил, уже в райкоме. Я как раз только-только первым секретарем стал, и нанимается ко мне некто Белов Александр Сергеевич. Меня за него Фролыч попросил неофициально, и я обещал. И тут приходит ко мне наш кадровик вместе с этим Беловым и начинает мне на ухо шептать, что этот самый Белов, сын Белова, на самом деле вовсе не Белов, а Вайсман, а установка теперь такая, что к кадровым вопросам надо относиться более вдумчиво, потому что если этот Белов-Вайсман задумает свалить в Израиль, то мало не покажется, и что он, кадровик, считает своим долгом просигнализировать.
Я сразу вспомнил кадровика из «Рубина» и сыграл точь-в-точь рубиновского директора — делаю ручкой и говорю кадровику ленивым голосом «В курсе я, в курсе…»
А потом случилось такое, что этот неизвестно откуда взявшийся Белов поставил на нашей с Фролычем планируемой научной карьере точку. Потому что вскоре нам пришлось в очередной раз столкнуться с Мироном, и больше мы вопрос о продвижении в академическом направлении не рассматривали.
Я по порядку расскажу.
Белов у нас определился по хозяйственной части. Говорили, что он везде представляется как управляющий делами райкома комсомола, хотя таких должностей в штатных расписаниях райкомов отродясь не было, и даже раздает визитные карточки, на которых эта должность напечатана чуть ли не золотыми буквами. Но сам я этих карточек не видел, а то врезал бы ему по первое число. Я с ним вообще практически не пересекался. Он даже когда заказы мне приносил по пятницам, то просто оставлял в приемной с записочкой — сколько чего стоит. Но уже через месяц я заметил, что снабжение сильно улучшилось. Кофе растворимый — не отечественный, а индийский, чай не со слоном, а «Липтон», венгерская салями, вместо красной икры — все больше черная, ну и так далее. Раз в неделю — блок «Кэмела» за пятнадцать рублей. Какие-то пропуска на оптовые базы начал организовывать — девки наши приоделись как в импортных журналах мод. Еще бы чуть-чуть, и организовал бы он нам чистый коммунизм районного масштаба, но тут у него произошел диверсионноидеологический прокол.
Это все случилось утром в понедельник. У меня дома раздался телефонный звонок, и незнакомый мужской голос вежливо осведомился, не с Константином ли Борисовичем имеет удовольствие общаться. Я подтвердил, что именно с Константином Борисовичем.