— Ну тебе виднее. Ты же у нас специалист по этой части.
— Мне виднее, — согласился Мирон, помрачнел и замолчал надолго, уставившись в потолок.
Больше я решил ни о чем не спрашивать: захочет — сам скажет, а просто начал есть. Очень проголодался. Мирон подцепил коричневый ломтик бастурмы, посмотрел на свет, налил еще водки.
— Картошки хочешь? — спросил я. — Мне одному не осилить.
Мирон помотал головой.
— Не-а. Она у тебя в кожуре. А очистить не получится.
— Лопух, так ее не надо чистить. Она же практически молодая, ее так едят. Самое полезное…
— Не надо? — Мирон опрокинул рюмку в рот, зажевал бастурмой и налег на стол грудью. — Не надо? А я тебе вот что скажу, ты такого в жизни не слышал. Нас у мамки трое было, без отца. А она на две ставки уборщицей в эм-пээсовской больничке. Две ставки — это знаешь сколько? Тебе и не снилось никогда, что на такое прожить можно с парнем и двумя девками. Мы ее и не видели почти — прибежит с работы, сготовит нам что-нибудь, поспит немного и обратно. А готовила она нам картофельный суп — это знаешь что? Это вода, в которой картошку варят, вот что такое картофельный суп. Да три картофелины размятые. А кожуру она — нет, брат, она ее не выбрасывала. Потому что, когда картошка дома кончалась, а денег не было, она нам из этой кожуры оладушки делала. Знаешь, что такое оладушки? Едал в детстве? Только тебе их из пшеничной муки выпекали, а нам — из кожуры картофельной. Я с тех пор запах ее выносить не могу — сразу блевать тянет. Не слыхал про такое? Да где вам — тебе да Фролову, — вы там как сыр в масле катались, да и сейчас хорошо пристроились. По ресторанам ходите… партийное начальство… да и при новой власти никто вас не обидит, для вас теплое место завсегда найдется. А мы, которые по подвалам росли, так и будем вам услужать. Да ладно! Я не в обиде. Черная кость — чего уж там. Слушай, Квазимодо, возьми меня к себе на работу. Хоть кем. Я специально тебя прошу, не Фролова, потому что он — распоследняя сука, если ты еще не разобрался. Тварь поганая, вот он кто. А ты вроде как ничего, не такой волчара. Возьмешь? Я тебя по старой памяти прошу, больше все равно пойти не к кому. Возьмешь? Хочешь — на колени встану?
— Да прекрати ты сейчас же, — яс трудом удержал Мирона, который уже начал сползать на пол. — С ума сошел! Сядь обратно немедленно. Что ты несешь ерунду? Ты же в российском КГБ сейчас, мне Фролыч говорил еще весной, — что тебя на полковничью должность двигают…
— А больше он тебе ничего не говорил? — Мирон потянулся за бутылкой, дрожащей рукой наполнил фужер д ля воды. — Он не говорил, что я…
— Что?
Мирон встал, обошел стол, нагнулся и зашептал:
— Я ему документы тогда принес, когда еще в центральном аппарате был. Совершенно секретные, между прочим. Знаешь, что за это бывает? За это, — он оскалился и провел рукой по горлу, — вот что за это бывает. У нас — так. А я их скопировал втихую и ему отдал. Ты там был, в этих документах, между прочим. Там много кто был. Я думал: он человек, оценит, замолвит потом слово где надо, а он… Сука он. Все после этого кувырком пошло, просто все. Приказ на меня еще в июне должен был быть — нет приказа. В июле нет. На прошлой неделе прихожу — есть приказ, да не про меня, другая фамилия. А меня, майора, — в архив, на лейтенантскую должность, мышей гонять. Записался к начальству — так, мол, и так, прошу объяснить, какие вопросы ко мне. Ну мне и намекнули. Он меня сдал.
Мне стало его жалко. Все-таки подвальное происхождение на все, что происходит с человеком потом, накладывает неизгладимый отпечаток. Каким же надо быть недотепой и кретином, чтобы не понимать, как работает система! Что органы безопасности, кому бы они формально ни подчинялись, имеют общее сердце и общее кровообращение. Что российская структура, клон союзной, карает за нарушение корпоративных правил ничуть не менее жестоко, и ей наплевать совершенно, откуда он утащил документы — из союзного ГБ или сразу из новорожденного российского.
Но Фролыч-то! Он же все это лучше меня знает. На фига ему понадобилось сдавать Мирона?
— Да куда ж я тебя возьму, Мирон, — сказал я. — Райком опечатан. Сам не знаю, что дальше будет. Сижу вот, жду новостей.
— Да ты не пропадешь, не виляй тут. У тебя бизнес за спиной. Сейчас ваше время как раз. Я на любую работу согласен, ты не думай.
— И из комитета уйдешь?
— А чего я там забыл… все уж.
— Ноты понимаешь, что я сам таких решений принимать не могу? Мне советоваться надо будет.
— С Фроловым?
— Например, — осторожно сказал я.