-О границах Вселенной, о смысле бытия... О многом. А вы? - ответила я, стараясь прикрыть накатившую досаду деланным равнодушием.
-О музыке, архитектуре, иногда о политике. -она рассмеялась. - Но чаще всего обо мне. Он любил говорить со мной обо мне.
Её душа с интересом наблюдала за моей реакцией на эти слова. Увидев мое помрачневшее лицо, она злорадно улыбнулась и потянулась, как довольная кошка. Соперница. Ну, конечно же. Все эти вопросы о нас с ним заданы только для того, чтобы узнать, каким он был со мной. И чтобы выяснить степень его симпатии ко мне. Выходит, что я, как любая порядочная женщина, гордо вычеркнула предателя из своей жизни и причинила этим своей душе невыразимую боль. А Лилиан и не думала от него отказываться! Случившееся лишь ещё больше разожгло её страсть. Вот почему ее душа цветет и пахнет.
Ревность влилась в мою душу, словно ведро заражённой крови. Я едва сдержалась, чтоб не забрызгать всё вокруг её ядом.
Коган смотрел на наши хмурые лица и молча пил. Его душа подняла голову и сказала ему:
-Расскажи им, не могу смотреть, как они обе до сих пор хотят его.
Мой бывший муж заказал всем горячего глинтвейна и шоколадный торт. Лилиан скривилась, а я попросила официанта принести мне копчёной красной рыбы. Несколько минут мы тупо смотрели, как Коган поедает огромный кусок тирамису.
-Не знала, что он любит сладкое. - произнесла Лилиан, отодвигая от себя глинтвейн. - Закажем пива?
Я кивнула, соглашаясь. Терпеть не могу глинтвейн.
-Как странно. - Сказала я. - Когда любишь, тебе совершенно наплевать на неоплаченные счета и невыполненный план на работе. Тебя не волнует ни погода, ни здоровье близких. Хорошо, что у нас нет детей, да, Ког? Кто бы сейчас за ними смотрел?
-Ньюмана зовут не Нерхил. - вместо ответа на мой вопрос выдал мой бывший муж.
-Сейчас мы должны удивиться? - съязвила я и тут же закрыла рот. Во взгляде Когана больше не было боли или страдания, он был тяжелым и твёрдым, словно дубовая дверь. Я поняла, что за этой дверью находится нечто, чего я никогда бы не узнала, если бы не случилось то, что случилось.
-Но его зовут и не Ньюман. Его имя Невил Фрост. Он использовал вас, чтобы отомстить мне.
Мы с Лилиан ахнули, а Ког продолжал:
-Пять лет назад, ещё до встречи с тобой, Лайнел, я познакомился с девушкой. Моя реакция на неё походила на ваше сегодняшнее помешательство Ньюманом, Нерхилом... Как угодно... Её звали Кирстен. Я словно сбрендил, и, не смотря на её несвободу, не давал ей ни минуты покоя. Тогда я ещё жил в Лос-Анжелесе.
Лайнел знает, как я не равнодушен к биографиям художников и их картинам. Меня начинает трясти при виде оригиналов, которые пережили не одно столетие. Я могу часами стоять в музее в немом восхищении перед ними. Порой мне кажется, что века стираются, и я вижу художника, задумчивого и сосредоточенного, в то время ещё совсем зеленого, не знаменитого, а зачастую почти нищего. Он рисует, мечтая о кофе и порции творога, а я незримо стою за его спиной и знаю, что прошло двести лет, его имя гремит по всему миру, а эта самая картина стоит миллионы долларов.
Я посмотрела на Когана и увидела, что его душа подняла голову и, слушая его, жадно дышит. Её тело снова начало густо покрываться пятнами, ярко-синими, красными, чёрными. Густыми и маслянистыми.
-В тот день я стоял у картины "Демон" Врубеля и мучился желанием потрогать её. Как обычно, в музее я потерял счёт времени. Мои ноги затекли, и я присел на узкую музейную скамью напротив облюбованной мной картины. Через минуту пришла она. Не высокая, не худая, нереальная, в бесформенных очках с толстыми стёклами. Робко оглядевшись по сторонам, она приблизилась к "Демону" так, словно ничего не видела на десять дюймов вокруг себя.
Кирстен потрогала пальцами тонкое стекло, защищающее картину от пыли и грязных рук, и неловко повернувшись, вдруг нечаянно ударила стекло локтём. Оно разлетелось вдребезги, люди охнули и закричали, а я подбежал к картине прямо по стеклу в новых кожаных туфлях и, не веря своему счастью, приставил к ней ладони. Мне показалось, что демон встрепенулся под их прикосновением. Я почувствовал лихорадочную игру воображения Врубеля, его настроение, его сущность.
-Рисуя его, он сам был им. - сказала мне Кирстен, нежно трогая лицо демона. - Творческие люди, художники, поэты, музыканты продают душу своей страсти. Она сжирает их до тла, взамен на обладание собой. Когда он писал это, он не помнил самого себя. В те часы существовал только этот демон и страстная сумасшедшая кисть, пляшущая под дудку воображения. Хорошая картина, ровно, как и хорошая книга, всегда пишет себя сама.