Кирстен извинилась перед бригадой охраны за свою неловкость, сославшись на жутко плохое зрение, на что охранники грубо выругались и выставили нас вон из музея.
-Знаем мы ваши слепые глаза, дырявые руки, взбесившиеся палки для селфи и прочее дерьмо. - Рявкнули они.
Коган облизал сладкую ложку, которой ел торт, и продолжил. Его душа с каждым выдохом далеко выступала из тела. Она трепетала, как птица на ветру, и лицо её стало блаженно умиротворённым. Тысячи тонких чёрных нитей вились вокруг неё, словно змеи.
-Я проводил её до дома. Мы прошли восемнадцать кварталов пешком и не молчали ни минуты. Она выбросила очки, и я увидел её немного сумасшедшие голубые глаза. Я сказал ей об этом, а она рассмеялась и ответила, что тоже ясно видит в моих глазах безумие.
-Как она выглядела? - перебила я Когана, неожиданно осознав, что именно странная девушка по имени Кирстен виновата в нашей общей трагедии.
-Особенная... Рыжая... Не знаю, как сказать. Я не силён в описаниях.
-Как кто? На кого она похожа? - воскликнула Лилиан.
-На Лайнел. Но в то же время абсолютно другая.
То, что Коган таскается по выставкам, я знала, но даже представить себе не могла, насколько он болен этим. Извечное клеймо потаскуна-алкоголика начало стираться с его образа в моей голове. Удивительно, насколько можно быть чужим с человеком, с которым спишь в одной постели не первый год. И даже не второй.
-Она сошлась с Невилом за три года до встречи со мной. На тот момент ему стукнуло тридцать девять, а ей двадцать восемь лет, хотя мне всегда казалось, что на вид ей не дашь и двадцати. Кирстен поначалу скрывала от меня, что состоит в отношениях с взрослым мужчиной. Как ни странно, узнав об этом, я проникся к ней ещё большей любовью и уважением. Я понял, почему она ни разу не позволила себе со мной чего-то непристойного, хотя ей этого и хотелось. Очень хотелось. Когда Невил сделал ей предложение, она расплакалась, как ребёнок, и призналась ему, что влюбилась в картинного фанатика. Кирстен просила его отпустить её, чтобы она смогла с чистой совестью соединить свою жизнь со мной. Следующей ночью мы встретились с Фростом в парке и сели на лавку под разбитым фонарем. Наверно, он сам и разбил его, чтобы я тогда не смог разглядеть его лица.
-Я верю, что ты искренен с ней, но ты не выдержишь Кирстен долго. - Сказал он мне. - Вы погубите друг друга, потому оба слишком молодые и слишком дикие. Через пару лет ваши чувства сойдут на нет, и вы, как затравленные звери, с истасканными, обмозоленными об быт душами, разбежитесь по углам. Она не умеет зарабатывать, её нужно содержать. У тебя нет для этого ни денег, ни желания. На голодный желудок долго по музеям не пробегаешь. Если вы родите ребёнка, ни один из вас не захочет посвятить ему себя. Вы возненавидите его. Тебе нужна сильная женщина, Коган, а мне нужна Кирстен. Я дам тебе денег. Много денег. Уезжай отсюда навсегда и оставь нас в покое.
Коган сник, оттолкнул от себя остывший глинтвейн и попросил у официанта сигареты и пепельницу. Ему ответили, что курить можно только на улице, в специальной беседке. Его душа, теперь полностью вымазанная густыми красками, выглядела устрашающе. Одни белки глаз, цвета топлёного молока, светились на фоне иссиня-багрового месива.
Мы вышли из ресторана и попали под горячий проливной дождь. Он хлестал косыми струями всё вокруг. Кое-как забившись в тесную беседку, мы закурили. Коган продолжал, глядя сквозь нас ничего не видящими глазами. Сейчас он был там - несколько лет назад - и словно захлёбывался зловещими красками своих воспоминаний, из которых всё никак не мог выпутаться.
-Я согласился уехать. - тихо сказал он, повернувшись ко мне. - Нет, не из-за денег, хотя я и взял их. Наш дом, Лайнел, куплен на деньги Фроста.
У меня закружилась голова.
"Этого не может быть. -Думала я. - Не может быть".
-Он заставил меня испугаться нашего будущего с Кирстен. Представляя её, обабившуюся, кормящую грудью орущего ребёнка в доме с вечно пустым холодильником, я чуть не плакал и содрогался от отвращения. Фрост был прав, утверждая, что я не смогу достаточно зарабатывать. Излишнее непостоянство стирало в глазах работодателей все мои достоинства. У меня золотые руки, но, увы, не привыкшие к рутине. Любая работа послушно прогибается под ними, я могу делать, что угодно, но не втискиваясь в вездесущие рамки графиков. За месяц я мог заработать несколько тысяч долларов, профукать их за неделю, а следующие полгода сидеть без дела с десяткой баксов в кармане. Я сломался тогда. Сдался и отступил, не желая превращать Кирстен в плодовитую самку, в бабёнку, чистящую кастрюли на кухне. А деньги... Их я взял, чтобы ей легче стало возненавидеть меня. Я уехал на следующий же день, но не смог продержаться и двух месяцев. Я вернулся в Лос-Анжелес, и мы встретились. На её руке я увидел кольцо, подаренное Невилом. Кольцо с гравировкой "Навеки твой Невил", с точно такой же изогнутой Н в начале его имени, как и на ваших кольцах.