Я распахнула окно, села на подоконник и попыталась снова вспомнить его лицо. Получилось плохо. Еще вчера оно совсем ясно стояло перед моими глазами, а теперь вот стерлось.
Мне пришлось пройти через ад, будучи живой. Но теперь, когда все уже почти закончено, я не жалею ни о чем.
То, что мы с отцом с ним сделали, не заслуживает уважения. Но разве женщина, прогоняющая своего мужчину на бесконечные заработки, попрекающая его детьми и обязательствами поступает лучше? Каждая из нас мучает своего мужчину по-своему.
Коган не видел меня ни кухаркой, ни взмыленной мамашей. Он просто меня не видел. И был ровно настолько же одинок, как был бы одинок, стань я добросовестной хозяйкой и нянькой для его детей.
С самого начала, я чувствовала - он мне на всю жизнь. И знала - нам придется столкнуться со всем, о чем говорил мне отец. Но я не хотела, чтобы это было, как у всех. С грязной посудой, нищетой, гордостью, не позволяющей принимать никакой помощи от родителей, с хронической усталостью. Чего-то пытаться достичь, спотыкаться, падать, едва сводить концы с концами, винить во всем друг друга и не понимать простого - чтобы научиться хорошо жить, тоже требуется время.
Когда я поняла, что он готов ради меня растить чужого ребенка, что он способен пожертвовать своей любовью ради моего благополучия, когда я поняла, что он примет меня в любых обстоятельствах, в кого бы я не превратилась, вот тогда я отпустила его. Избавила его от посуды, от воплей детей, просто потому, что ему тогда все это было совсем не нужно. Я жила, наблюдая за его жизнью, как будто со стороны, позволив ему узнавать других женщин, чтобы потом знать наверняка, что я - не случайность, а сознательный выбор.
-Но я тоже не ангел, миссис Брэкет. И я не была ему верна все это время.
Она смотрела на меня так, словно пыталась вспомнить, кто я такая и что делаю здесь, в ее маленькой картинной галерее на окраине Лос-Анжелеса. Было занятно наблюдать, как сознание медленно возвращает ее в реальность. Сколько времени мы провели каждая в своих мыслях, одному богу известно.
-Я думала о Роберте. Нет, Кирстен. Мне и в голову не приходило того, о чем ты говоришь так свободно. Как можно позволить ему спать с другими женщинами, опираясь на какую-то картонную философию, не понимаю, ей-богу.
И она снова принялась за чистку рам.
-У меня тоже были мужчины, старушка моя. Попадались и хорошие. Которые мне нравились по-настоящему. Они были богаты. Примерно, как мой папаша. С одним из них мне было очень хорошо.
-Вот видишь, Кирстен, не со всеми бывают падения и взлеты, нищета и грязная посуда. Кто знает, может, и с Коганом бы не было?
-Вы бъете прямо в сердце, миссис Брэкет. Когда я утверждаю, что с Коганом было бы именно так, это выглядит как полное неверие с моей стороны в его жизненную хватку.
-Именно.
-Я знаю своего отца. Он деловой и богатый до мозга костей. Все они, богатые, в чем-то похожи. Коган другого поля ягода. Его мышление разбросано и не нацелено на результат. Жить с ним за счет отца, было бы унизительно для нас обоих. Во-первых, это было бы прямым подтверждением мнения отца о его неспособности содержать меня. Во-вторых, я верю, что потом, когда придет время, он состоится, как успешный человек. Только вот пока это время идет к нему, мне не хотелось быть свидетельницей его слабостей и неудач. Это не нужно ему самому в первую очередь.
-Ох, Кирстен, чувствую я, твои слова выстраданы многими бессоными ночами, полными слез и нежеланием жить. Стоп. Не перебивай. Я знаю, как жизнь наносит человеку удары, от которых он летит на самое дно. И вот, лежа там, на свалке надежд и планов, он видит как рядом корчится в муках его любовь с переломанными костями. С каждым днем ему все хуже, но вот однажды он начинает строить себе лестницу, чтобы выбраться оттуда. И лестница эта состоит из слов, сказанных ему самим собой. Слов, в которые он и сам поначалу не верит. Это произошло со мной не зря. Я приобрел опыт. Теперь я понимаю, почему мне станет легче жить после такого падения. Ко мне пришла мудрость. Я увидел мир другими глазами и понял то, чего не понимал раньше. Мне бы пришлось ещё хуже, если бы я не осознал этого сейчас. Все, что ты говоришь мне, Кирстен, эта та самая лестница, которая позволила тебе выбраться живой и практически нормальной из той каши, которую вы с отцом заварили.
Я промолчала. Она права. Мы не имели никакого права так поступать со всеми этими людьми. Мама не допустила бы этого. Но что нам было делать, когда мы с папой остались в мире совершенно одни? Когда он больше всего на свете боялся потерять меня, а я еще не знала, как мне справляться с настолько сильным и странным характером, которым наградила меня мать. Наградила и совершенно безответственно умерла.