Так вот. Я думаю, что Фрост влез в наш любовный треугольник не ради информации для Кирстен. Жалость тут не причем, как и спортивный мужской интерес. Ну и не потому, конечно, что "я и сам не понял, зачем так поступил". Нет, нет и нет.
Он испугался. Увидев нас однажды, Невил понял, что нельзя просто использовать таких женщин, как я или Лилиан. Он догадался, что к одной из нас Коган стопроцентно испытывает чувства. Что бы сделала с собой Кирстен, узнав, что накануне торжественной даты окончания спора, её суженый не дотерпел каких-то пару месяцев и женился второй раз, но на сей раз по любви?
Итак, Фрост бросился спасать счастье дочери. Чтобы мы не искушали Когана своими ангельскими чертами, сначала он охмурил меня, а потом и Лилиан. Надо признать, довольно-таки искусно. А затем, когда угроза почти миновала, с помощью дивной истории с кольцами, избавился от нас. Какая женщина потерпит, что ее любимый параллельно сделал предложение другой.
Но всё, о чём я говорю сейчас, все эти почему, как и зачем, теряют свою значимость перед второй и самой экстравагантной части их уговора, которую Фрост предпочёл замолчать.
Дом и свадьба в обмен на пять лет мучений? Да это бред сивой кобылы. Одна из любимых поговорок Кирстен - я всегда возвращаю долги, и презираю каждого, кто может взять и не отдать.
Теперь папашина очередь пятилетних мучений. Это очевидно. Ему придётся страдать, наблюдая, как теперь уже его любимая женщина тщетно ищет ему замену, ошибается, изменяет, мучается, потому что в течение пяти лет они не могут быть вместе. Я готова пожать руку Господу Богу за его безупречное вмешательство в нашу "Санта-барбару". А конкретно за то, что нашего великого стратега и искусителя угораздило влюбиться. И влюбился он - в меня.
Фрост переехал жить в Лос-Анжелес, подальше от нашего городишки и воспоминаний обо мне, не звонит, не ищет встреч. Своим поведением он только подтвердил мои догадки. Невил стойко несёт свой проигрыш, свой крест, надеясь, что испытав всё, что пережила дочь по его вине, сумеет вернуть себе самоуважение. Он живёт с Лилиан, чтобы заткнуть грызущее его одиночество и насилует свою душу, запрещая ей быть настоящей. Я презираю его.
В тот день, когда Кирстен затащила меня на железную дорогу, я увидела его и поняла всё в одно мгновение. Фрост без сомнений любит меня. Его трясло от волнения, когда лёгким движением судьбы, поезд покачнуло, и я неловко упала в его объятия.
Ненависть ослепила меня. Я хотела, чтобы мы умерли тогда. Разбились насмерть, но, как назло, отделались лишь парой царапин. В ту пощёчину я вложила всё свое презрение, всю ненависть, всю любовь. Он схватил меня за плечи и притянул к себе. Я ясно видела страсть в его неповторимых глазах. Но в них же я увидела каменную твердь его неотступности от принятого решения.
Я вырвалась и кинулась в сторону города. Иначе - я бы, как безвольная тряпка, кинулась ему на шею и начала умолять быть со мной.
Когда я припёрла Кирстен к стенке, она не стала ничего отрицать, а встала передо мной на колени, взяла мои руки в свои, поднесла их к губам и поцеловала. Когда она подняла на меня глаза, я увидела стоящие в них слёзы. Как два светло-голубых озера, покрытых тонкой, вдруг треснувшей корочкой льда, они неотрывно следили за моим лицом. Корка лопнула, и по её щекам хлынули потоки воды.
-Прости меня, Лайнел. Я предлагала ему аннулировать спор, но он не стал, как не стала когда-то и я. В этом моя вина. Я решила стоять до конца, чтобы доказать ему и самой себе силу наших с Коганом чувств, чтобы потом точно также заставить мучиться отца. Теперь это твой крест, Лайнел. Можешь ударить меня. Плюнь мне в лицо. Делай, что хочешь, только не отворачивайся от меня. Ты дорога мне, милая. Я даже и подумать не могла, насколько сильны твои чувства к отцу...
-Разве Коган не говорил тебе об этом?
-Говорил. Три года назад. Когда ещё ты сама об этом говорила.
Она права. Свои чувства я скрыла глубоко внутри себя ещё тогда - в день появления Кирстен. Моя душа спит, чтобы не свести меня с ума. Давно. Просыпается очень редко, открывает красные глаза и тихо констатирует:
-Ничего не изменилось.
-Может, тебе уже проснуться, Нел? - спрашиваю я её. - Может, суметь переболеть? Лилиан говорит, что он уже не тот, что прежде. Старый, слабый, неинтересный.