— Ну хорошо, — сказал Морган. Он раздул ноздри и раздувал их еще несколько раз на протяжении следующего получаса. Как и в гостиной, чуть тянуло сладковатым запахом разложения. Но больше пока — ничего. За исключением еще одного слабого нюанса, без которого он предпочел бы обойтись, — оставшегося после предыдущего вскрытия запаха формалина.
Брайерс и Шинглер не сразу поняли, что Агню уже снимает черепную крышку. Он вынул мозг и самым обыденным движением подал Моргану, который несколько секунд его рассматривал, а потом сказал:
— Два удара. Второй ее убил бы. Если бы она уже не умерла.
Дальше Морган продолжал сам. При такого рода вскрытии был вполне допустим разрез от гортани до лобка. И Морган его сделал. Чаще он предпочитает большой у-образный разрез, думал Брайерс, следя за ним. Морган извлек сердце и легкие.
— Ни единого признака. Никакой патологии. Она была покрепче многих из нас, — сказал он с легкой завистью.
Внутренние органы аккуратно укладывались в раковине. Печень, почки. На желудке он задержался.
— Им займемся поподробнее. Почему бы и не узнать, что она ела последний раз в жизни. — Он вставил палец в одно из отверстий. — Вот это могло ее немного беспокоить. Ничего патологического, я бы сказал. Просто поизносилось. Но удовольствия мало.
Труп лежал на столе — выпотрошенная оболочка, и только. Внутренние органы были выставлены на всеобщее обозрение. Только врачи, да, может быть, Агню смогли бы отличить их от своих собственных, если бы эти последние были положены рядом. Или от потрохов в старинной мясной лавке.
— Вот пока и все.
Морган вышел, но вскоре вернулся. Его руки снова были чистыми и белыми. Он сказал Брайерсу: «Пошли поговорим» — и добавил, повернувшись к Шинглеру:
— И вы с нами? — Он задал свой вопрос так, словно предпочел бы, чтобы Шинглер отказался, но надеяться на это не приходилось.
«Пошли» — это означало пройти по проулкам, вверх и вниз по лестницам и коридорам, словно в неудачно построенном отеле, в кабинет Моргана. Захламленная комната с фотографиями велосипедных команд, студенческих групп и словно бы не к месту оскаленных зубов. Эти последние были сувениром судебного разбирательства, включенного в «Знаменитые английские процессы», на котором заключение Моргана решило исход дела. «Поговорим» на эвфемистическом языке морга означало в первую и главную очередь «выпьем». Едва они вошли в кабинет, Морган извлек из-за своего письменного стола бутылку виски. Он налил Брайерсу, почти не разбавив, а себе — совсем не разбавив. Шинглер взял свой стакан, разбавил побольше и начал пить мелкими глотками. Морган и Брайерс выпили виски залпом.
Они переговаривались, обмениваясь замечаниями, словно подавая и отбивая мячи в пинг-понге. Они разговаривали с механическим спокойствием профессионалов. На самом же деле оба испытывали облегчение, что вскрытие осталось позади. Да, на счету Моргана было множество вскрытий. Да, он любил применять свою сноровку и щеголять ею. Да, Брайерс любил свою работу и был рад воспользоваться помощью патологоанатома. Но это была одна из тех сторон работы, которые все еще стоили большого внутреннего напряжения. И он и Морган были здоровыми, нормальными людьми и иногда не могли полностью его спрятать. Оно прорывалось в их чрезмерном дружеском подкалывании. Почти все время они жили рядом со смертью. Но смерть им не нравилась. Теперь, положив перед собой пачку сигарет, Брайерс почувствовал себя свободнее. Вскрытия никому не доставляют удовольствия. Никому за исключением, быть может, равнодушных людей. На Нормана Шинглера оно как будто совершенно не подействовало. Вскрытия были для него источником полезных сведений, и он сосредоточивался только на этом — на том, чтобы совершенствоваться в своей профессии.
Брайерс закурил очередную сигарету, и они заговорили как сотрудники, занятые одной проблемой.
— Кое-что и так ясно, — сказал Морган. — Причина смерти. Ни малейших сомнений. А вот почему ей потом проломили череп, вам придется узнать самому. Я тут ничем помочь не могу. Время смерти? Чуть-чуть уточним. Вам очень повезет, если обнаружится что-нибудь более позитивное. Какой-нибудь ваш подчиненный откопает очевидца. Впрочем, после всего того, что мы с вами видели, я ему не поверю. Ну да вы сами все слышали.