— Ничего не скажешь, — заметил Хамфри, — исчерпывающая работа.
— А чего вы ожидали?
— Моя прежняя фирма, — Хамфри улыбнулся, — подобными ресурсами не располагала. Такого розыска мы предпринять не смогли бы.
Как ни сильна была у Брайерса профессиональная гордость, он умел смотреть правде в глаза.
— Иногда мы так ничего и не узнаем, — сказал он, — Обычный розыск дает результаты далеко не всегда.
— Мне хотелось бы денек походить с кем-нибудь из ваших ребят.
Брайерс ответил прямо и категорично:
— Слишком опасно, Хамфри. Если они выйдут на искушенного уголовника и мы его потом арестуем, а защищать его будет один из этих искушенных адвокатов, черт бы их побрал, то они сразу же уцепятся за вас. Посторонний! Докопаются до вашего прежнего занятия. Завопят: «Шпион!» Мы не можем идти на такой риск.
Хамфри кивнул.
— Но протоколы на выбор — пожалуйста, — предложил Брайерс. — Вопросы, ответы. Кое-что вы из этого почерпнете. Когда я еще начинал, то просто поражался: чуть ли не девяносто процентов наших сограждан двух слов толком связать не могут. И не только когда они напуганы — это-то понятно. Но когда они отводят душу. — И тут Брайерс спросил: — А кстати, этот врач, доктор Перримен, он ведь говорить умеет? Вы его хорошо знаете?
Наконец-то! Намек, которого Хамфри все время ждал. Правда, отнюдь не такой зловещий, как он опасался. Это была нейтральная тема.
И его ответ тоже был нейтральным. Он сказал, что пациенты Перримена хвалят его: не отстает от времени, добросовестен, хороший диагност. Что же касается его собственного мнения, то Перримен, по-видимому, умен, но особой симпатии у него не вызывает. Говоря все это, Хамфри сознавал, что в его словах проскальзывает накопившееся раздражение: слишком часто ему казалось, что доктор пользуется особым вниманием Кейт.
Брайерс словно бы согласился с ним. Он сказал, что они получили некоторые сведения из больницы, где Перримен проходил стажировку. Один из лучших их стажеров. Они не могли понять, почему он предпочел стать просто практикующим врачом.
— К чему все это ведет? — спросил Хамфри.
— Да, собственно, ни к чему. Ничего важного. Немного странно, только и всего. Но в нашем ремесле лучше не отмахиваться от странностей. Вы знаете, что старуха держала дома пачки банкнот. Расплачивалась ими по счетам — почти единственные ее расходы, и довольно-таки небольшие. Тут вы были правы. Скупа она была на редкость. И аккуратно записывала номера своих банкнот в особую книжечку. Нам известны номера всех банкнот, которые были в доме, когда ее убили. Счет у нее был в банке Куттса. Пару более давних банкнот мы нашли — но ни единой из тех, которые были в тот вечер в доме. Мы обшарили все лондонские магазины — ничего. Только две десятки, которые прошли через ее руки примерно год назад. Я ведь вам уже про это говорил? Номера были в ее записной книжечке за семьдесят пятый год и помечены точкой, означавшей, что она оплатила ими счет. Затем ими уплатили до другому счету. Вполне естественно для нормального денежного обращения. Уплатил доктор Перримен. В газетный киоск на Пимлико-роуд. Он покупает там газеты много лет. Они его хорошо знают. Он часто платит банкнотами.
— Среди людей его профессии это не такое уж исключение.
— Совершенно верно. Но я не люблю бросать без объяснений даже мелочей, а потому пригласил его сюда. Он был несколько растерян, однако отвечал с полной откровенностью. Да, она всегда платила ему банкнотами. В его счетных книгах такие гонорары не отражались. Чтобы не платить налогов, это понятно. Он сказал примерно то же, что и вы сейчас: что многие частнопрактикующие врачи предпочитают получать гонорар наличными. Он делал старухе скидку в тридцать процентов. По-видимому, оба считали, что это очень удобно и выгодно им. Взаимная услуга, так сказать. — Брайерс продолжал: — Разговор был поучительный. Он по-своему фигура. Был откровенен, ничего не скрывал. Как, по-вашему, это похоже на правду?