— Вам действительно так уж необходимо, чтобы все ваши женщины были неимоверно богаты?
Алек Лурия задумчиво взвесил этот вопрос.
— Для брачных целей — как будто бы да. Я питал к Розалинде самые нежные чувства. И теперь еще питаю. Она очень умна. Но ее фамилия и деньги придают ей особый ореол. Знаете, я читал о ней в газетах, когда был мальчишкой и мы все ютились в двух комнатах.
— Ну, вы-то выбрались оттуда с поразительной быстротой. Послушайте, Алек, свою фамилию вы прославили, когда вам не было и тридцати, — мало кто еще из тех, кого я знаю, имеет шанс достигнуть чего-нибудь подобного.
— Благодарю вас, — сказал Лурия вежливо, точно американка, которой похвалили ее новое платье. После чего басисто хохотнул. — Вот почему богатые и пожелали меня купить. Богатые верят, будто могут купить что угодно. Очень любопытное ощущение, когда тебя покупают. Жаль, что вы его не испытали.
— Нечего продать. Остается утешаться мыслью, что мне бы оно не понравилось.
— Вам следовало бы родиться в Бруклине. Можете мне поверить — ощущение очень любопытное. Розалинда — умница. Много умнее моей первой жены. Но почему-то она никак не могла понять, что открыть что-нибудь новое невозможно, если иногда не посидеть и не подумать. А они все крайне неусидчивы — и ее семья и вообще их круг. Делать им нечего, вот они и не могут подолгу оставаться на одном месте. Раз — и уже умчались на какой-нибудь карибский остров или в Мексику, где у них у всех собственные дома. Очаровательные дома. Но не предназначенные для работы. И я им был нужен, только чтобы помогать убивать время. Помесь придворного шута и духовного наставника. Ну а в придворные шуты я не слишком гожусь. В духовные наставники, пожалуй, больше. Меня не так-то легко заставить скучать, верно?
Хамфри улыбнулся: бывали случаи, когда он предпочел бы, чтобы Лурия несколько укротил свою неистовую любознательность.
— Ну, так после двух-трех таких увеселительных поездок мне челюсти начинало сводить от зевоты при одном упоминании о следующей. Богатые верят, будто могут купить что угодно.
Хамфри вдруг вспомнился его давний знакомый — художник, которого принялись культивировать лондонские магнаты. Он имел обыкновение говорить то же самое. Они верят, будто могут купить что угодно, размышлял он вслух, — даже бедность купили бы, если бы сумели приобрести ее по дешевке.
Он рассказал эту историю Алеку Лурии, но тому она большого удовольствия не доставила. Хамфри переменил тему:
— Сколько же времени вы продолжали это терпеть?
Лурия ответил, поморщившись:
— Я бы и сейчас продолжал. Это не я решил развестись, а она.
Внезапно Алек Лурия утратил мудрую величавость. Его лицо стало растерянным, юношески простодушным, как у человека, который жаждет исповедаться.
— Я плохой муж, — сказал он. — Вы знаете, я люблю женщин. (Что было очевидно с первого дня их знакомства.) Только это такая любовь, которая причиняет много неудобств. Стоит мне переспать с одной — ну, например, с Розалиндой — и у меня почти сразу же возникает желание найти другую. По-моему, это не столь уж редкое явление. То есть я убежден, что нет. Когда я еще занимался практикой, мне постоянно приходилось выслушивать подобные признания…
— Конечно, не редкое, — сказал Хамфри.
— Насколько это обычно для женщин — такое желание, — я не смог установить. Но моя-то беда в том, что одних мыслей мне было мало. Я не только мечтал о другой женщине. Мне обязательно требовалось претворить мечту в явь. И я претворял. Это своего рода стимулянт, если хотите, хотя я вовсе не хочу указать, что нуждаюсь в стимулянтах. Просто я находил другую женщину. Еще одно неудобное пристрастие для серьезного ученого — нисколько не лучше, чем интерес к богатым людям. И даже еще более неудобное, потому что богатым оно не нравится. Во всяком случае, ни одной из моих жен оно не нравилось. И особенно Розалинде. Она считала, что предлагает все, чего только может пожелать мужчина. И не так уж ошибалась. Но с мужскими странностями она смириться не могла.
— И много ей понадобилось времени, чтобы узнать?
— Я пытался скрывать, но я человек довольно заметный. (Хамфри подумал, что это еще слабо сказано.) А кроме того, — продолжал Алек искренне и просто, — я очень тщеславный человек. И не люблю притворяться. Это большой недостаток, но я хочу, чтобы люди принимали меня таким, каков я есть. Из-за этого я причинил немало вреда себе и другим.
В этот вечер инициативу захватил Лурия и подверг Хамфри испытанию в надежде, что он утратит контроль над собой и весь раскроется. Но получилось наоборот. Хамфри, скромный, словно бы довольно покладистый, не сказал почти ничего. Не выдержал Алек Лурия, обычно подавляющий окружающих силой своей личности. Вскоре он так же искренне и прямо начал отвечать на вопросы Хамфри о своих дальнейших планах. Да, вероятнее всего, он снова женится, не откладывая этого надолго. Он сказал с виноватой улыбкой: