Ламантины и киты
Ламантины и киты
Я сидел в полуподвальной чайной, пил коньяк и играл в шахматы. Мой друг, и соперник за доской, помимо игры разговаривал сразу с тремя девушками. Девушки пили вино и отдыхали после работы, весь день до обеда они проводили кулинарные презентации. Шахматная игра довольно пошлый способ показать свою интеллигентность, я стыдился нашей игры, но девушкам нравилось.
Иногда мы поднимались на улицу курить и дышать свежим воздухом. Я хоть и не курил, но тоже выходил под ноябрьскую искристую прохладу. Меня привлекала возможность украдкой слушать чужие разговоры, и невзначай наблюдать за парящими в тёмном небе морскими гигантами.
Ближе к ночи девушки решили ехать в гей-клуб.
- Вы не пройдёте дресс-код - говорили они нам - Вас туда не пустят!
Гомосексуалистом среди нас был только бармен, он видимо и должен был стать пропуском в гнездо веселья. Мой друг явно хотел поехать с ними, я собрал шахматы в коробку, и чтобы не мешать чужим планам вышел из чайной, и прошёл, в сопредельный продуктовый магазин. Я хотел купить бутылку пива, и распить её на гранитных ступенях набережной Макарова. В очереди к кассам я увидел рассеянную особу, она тоже покупал пиво, и мы вроде улыбнулись друг-другу.
На улице, около места для курения, мы с ней столкнулись снова, рядом расположилась шумная компания фанатов футбольного Зенита, но, их бодрые речёвки, не помешали нам завести разговор.
Она, как и я интересовалась ластоногими и китообразными.
- Ламантины и белухи весёлые и задорные создания - со знанием дела говорила она - Они любят Солнце и ясное небо. Вечером же в тёмной мелькнут хвосты разве что кашалотов или полосатиков.
Я огляделся, несколько серых гигантов прикорнули над Лахта центром. Даже во сне, а спали гиганты вертикально головой к земле, они продолжали плавно шевелить плавниками удерживая тела на равном удалении друг от друга в упорядоченной воронкообразной спирали, закрученной вокруг шпиля небоскрёба. Было удивительно что на такую высоту достает свет уличных фонарей и прожекторов. Ещё несколько усатых китов устроили карусель над пилонами моста Бетанкура.
Бармена вывели из подвальчика под руки. Он еле стоял на клешнях, что-то кричал и своим хмельным весельем наполнил сразу всю улицу. Я предложил девушке присоединится к нему и его разухабистой свите, но она вежливо отказалась.
- Когда киты плывут по небу, у них не бывает фонтана - говорила она - Им негде брать воду в облаках.
- Они покинули океан, так как нашли лучший мир - сказал я - это их собственный выбор.
- В небе они беспомощны - продолжала она - Подует ветер, их понесёт на квадратные скалы. Нежная китовая кожа, когда упрётся в металлические сучки, прорвётся до крови, плавники запутаются в проводах, а хвосты посекутся о кирпичи. Киты погибают вне океана без желатиновой мягкости солёной воды.
К нам подошёл мой товарищ, в клуб он не поехал, теперь можно было продолжить наш обычный вечерний маршрут. Втроём мы пошли в японское кафе, где заказали свежий криль. На безымянном пальце товарища отсутствовало обручальное кольцо. Между делом он успел по-чёрному разругаться с женой и теперь искал выход своим жестоким инстинктам. Наша новая знакомая оказалась психологом, и она невзначай стала оказывать ему помощь. Психологом, а именно бывшим психологом-следователем была и официантка кафе, но мой друг сказал ей несколько грубых слов, и следователь надув губы, растворилась за стойкой.
Через некоторое время мы с другом остались вдвоём. Кто-то шёл мимо кафе, позвал нашу милую собеседницу, и она упорхнула в сторону метро. Мы тоже покинули кафе и направились на набережную Макарова. Стаканчика водки, хватило что бы мой товарищ разобрался в своих желаниях. Я посадил его на такси, и он отправился ночевать к родителям.
Набережная опустела. Нева всё ещё отторгала серебро, но вдоль берегов уже белели полоски льда, а бурное течение несло ладожскую шугу. Я лёг на гранитные плиты, и вспомнил, как чёрное нутро реки просвечивает сквозь кристаллы воды, как рисует спирали гипнотический шум волн, и как вода манит в небытие Финского залива.
Когда мне стало холодно, я махнул хвостом и поплыл в сторону своего дома.
Девушка была не права, здания не казались скалами, они были ветхими и хрупкими. Плавного движения плавника, хватало чтобы разрушить целый этаж любой постройки. Я вдруг вспомнил, что есть чердак, где в невинной юности я начертал на старой иссохшей балке своё имя. И мне захотелось во что бы то не стало разрушить, весь тот чердак, всю ту крышу что бы жестяные листы и кирпичи из печных труб словно птицы с грохотом заполонили всё небо. То короткое слово из четырёх букв выведенное на сосновом бревне синей шариковой ручкой, было единственным якорем, удерживающим меня на земле.