– И я тебя нашла…
Теперь ей стало ясно, что она искала его всегда, даже когда думала, что ищет мести. Он был нужен ей на поминальном пиру, когда она утратила отца, своего первого героя, и в ужасом вглядывалась в ожидавшую ее заурядность бытия. Его она искала зимой в Эльвенэсе, когда тосковала, потому что ей было некого любить, а полюбить она могла только того, кто ее превосходил бы. Искала весной, когда не могла больше жить без движения и стремилась к борьбе – она не знала, что одолеть Торварда конунга может, пожалуй, только сам Торвард конунг. И она увидела его голову на своих коленях не после битвы, а после того как в ужасе бросила из рук полотенце, по примете предвещавшее им ссору…
Фьялленландская примета насчет любви оказалась вернее. То, что связывало их, залегало глубже, чем то, что их разделило. Ингитора уткнулась лицом ему в шею, словно навек отдаваясь под его защиту и не желая знать всего остального мира. Торвард опять обнял ее и прижался щекой к ее волосам. Они молчали, и им было так хорошо, может быть, потому, что до этого им было так плохо. Они оба сильно изменились за последний свой год, но теперь они оба стали способны к той любви, что продолжается дольше, чем одна человеческая жизнь.
В густой ночной темноте никто не разглядел бы крохотной пещерки под корнями старой ели. В этой пещерке лежала, свернувшись комочком, Дагейда, в своей серой накидке похожая на непонятное лесное животное. Жадный устроился возле нее, положив морду на вытянутые вперед лапы.
Дагейда лежала неподвижно, скованная ночным холодом. Даже отсюда, через длинную темную ночь, ей виделся маленький красный глаз костра, зажженного людьми на склоне одного из отрогов вдали от нее. Те двое сидели возле огня, прижавшись друг к другу, и разговаривали, не умолкая, как будто им это было так же нужно, как дышать. Пламя освещало их лица, оживленные, с блестящими глазами, лихорадочно-счастливые, словно они уже завладели всеми сокровищами мира. Дагейда не слышала их слов, но ее томила тяжесть, как будто вся гора, в склоне которой она устроилась, опиралась на ее плечи, хрупкие, как лягушиные косточки.
– Ах, Жадный! – тихо бормотала ведьма, и голос ее походил на стон тягучей боли. – Ах, как плохо!
Огромный волк тихо заскулил, как пес, подполз ближе к хозяйке, ткнулся ей в руку холодным носом, лизнул в лицо.
– Они узнали друг друга! – бормотала ведьма. – Им нужно было возненавидеть друг друга и не ходить дальше! Они должны были, должны! У них для этого столько причин! Почему же они вместе?
Дагейда мучилась, мелкими острыми зубками кусала свои бледные тонкие губки, но не могла даже для себя самой выразить, что же такое видят друг в друге эти двое, что заслонило в их глазах пролитую кровь. Она не понимала этого могучего влечения, которое тянет людей друг к другу и заставляет их держаться вместе, создает связь длиною в целую жизнь и дальше, связь крепче цепи Глейпнир…
Ушами камней и корней она пыталась слушать издалека, о чем они говорят: она отчетливо разбирала слова, но по-прежнему ничего не понимала.
– Скажи-ка, а тебе-то не приходило в голову просто, чем войско собирать, соблазнить меня, а потом зарезать во сне?
– Сдается мне, Торвард конунг, ты хочешь меня обидеть!
– Ни боже мой! Просто был со мной такой случай, да я тебе рассказывал. И у тебя получилось бы великолепно – в смысле, соблазнить.
– А тебе, если бы у тебя завелся слишком сильный враг, не пришло бы в голову явиться к нему в женском платье?
– Смеешься! Да я бы лучше на меч бросился!
– Так почему это мне должно было прийти в голову? У меня тоже есть кое-какое понятие о чести! Подлость и ложь мужчин и женщин одинаково не украшают, ты сам же что-то такое говорил!
– Говорил. Но это было бы…ну, для женщины более подходящий способ.
– Мне и раньше пытались втолковать, что я – женщина. Но, видишь ли, мой отец еще раньше успел мне внушить, что я – прежде всего человек, а все остальное – потом.
– Твой отец… Ох, был бы Кар, эта дохлая сволочь, еще жив, с каким наслаждением я бы ему руками шею свернул!
– Так значит этот твой друг, с которым вы вместе ходили искать валькирию, это…
– Это Хельги ярл, ваш Наследник. Тогда я тоже звался Торвард ярл, и в тот же год он сделал меня конунгом. Понимаешь? Мне тоже было тяжело. Моего отца тоже убили. И я тоже не мог отомстить, но не потому, что сил не хватало, а потому что за смерть на поединке не мстят. Его убил человек, которого я считал моим другом, а потом я не мог ни отомстить ему, ни дружить с ним по-прежнему. И сейчас не могу. Хоть он и женился на моей сестре, племяннице моей матери, их поединок произошел в основном из-за нее, так что и она теперь для меня потеряна… Ну, она-то всегда меня терпеть не могла!
– За что?
– А за то, что я фьялль. Больше не за что.
– Значит, еще не я здесь самая сумасшедшая!
– Нет, мы еще не самые! Ничего. Осталось немного. Мы дойдем до кургана, добудем Дракона Битвы, прикажем зарыть Бергвида в полосе прибоя и… И сможем забыть об этом навсегда! Или хотя бы жить, не оглядываясь на то, что больше не имеет силы нам помешать. Стой, так этот балбес, твой жених – это, выходит, Эгвальд ярл? Этот растяпа Гуннар, из-за которого ты требовала положить между нами меч?
– Ну, да! Я собиралась его спасать, а вместо этого плаваю тут в озерах с мужчинами, которых не знаю, как зовут.
– Да не надо его спасать! Во-первых, он думает, что к Бергвиду попала не ты, а его высокородная сестра, а во-вторых, он уже дома! Я в долг уступил ему его свободу и послал собирать войско, пешком через Рауденланд.
– А я-то все эти дни думала, что он греется в твоем уютном корабельном сарае!
– А я думал, что иду спасать от Бергвида йомфру Вальборг!
– Вот Эгвальд удивится, застав ее дома!
– И вот уж кому я не отдам бывшую невесту в целости, хоть он лопни! Я же все-таки не Сигурд, а он, слава асам, мне не побратим!
– А это правда, что тебя в младенчестве мать купала в крови пещерного тролля, чтобы сделать неуязвимым?
– Нет, про пещерного тролля – это болтовня. Но что-то такое она действительно со мной сделала, какую-то там «колдовскую оболочку» при рождении на меня наколдовала, потому что в меня и правда попадают довольно редко.
– А девять шрамов?
– Другой уже умер бы от таких ран, раза четыре. Если поделить эти девять шрамов на количество моих драк, то выйдет самая малость. И то я их заработал в основном в молодости, пока еще был не очень опытный.
– Я думала, ты меня задушишь, если встретишь.
– Задушить я тебя мог бы разве что в объятиях, при любых прочих условиях. Я что, похож на болвана, который не умеет обращаться с такими красивыми девушками?
– Я была убеждена, что в твоем имени есть «Тор»! И не зря мне мерещилось, что ты один не ходишь и возле тебя должны быть оруженосец, знаменосец, охраняющий знамя и четверо телохранителей!
– Да есть у меня это все, скоро увидишь! Трое лбов здоровых, под себя по росту подбирал, а четвертый был Ормкель. Он молодец, что повез сюда тебя, а не ее!
– А они оба, и Анвуд, и Ормкель, поначалу думали, что я – это она. Ормкель мне так и сказал: «Торвард конунг хочет, чтобы ты привезла ему выкуп».
– Ну, Ормкель, старый медведь, наверное, как тебя увидел, так и понял: Торварду конунгу нужна эта, а не та. Догадался, что через три дня после встречи мы с тобой уже будем целоваться, даже если всю зиму хотели друг друга придушить!
– Не через три, а через пять!
– Да я бы уже на второй не отказался! Знаешь, что тебе надо было сделать? Сразу, как только его к вам привезли и похоронили, тебе надо было приехать ко мне в Аскефьорд и сказать: «Что ты наделал, сын ведьмы?» Я бы посмотрел на тебя, а потом положил бы голову тебе на колени. И не встал бы, пока ты меня бы не простила и не согласилась взять меня взамен него!