Он ввел меня в кабинет начштаба, где расположился тот самый офицер, что хотел стрелять в каземате. Он сидел не за столом, а перед ним, нога на ногу, поигрывает стеком, и скучающе смотрит на нас. Рядом с ним, за столом, судя по всему, писарь, еще какой‑то унылец с сержантскими шевронами и постной мордой сидит на скамье у стены, и в углу один из наших, в форме без знаков различия, вроде как его в канцелярии видал, писарем. В общем, компания невеликая, но шибко респектабельная, ага.
Усатый подошел к столу, шлепнул листок перед капитаном, щелкнул каблуками и снова ушел мне за спину. Офицер не шелохнулся, разглядывая кончик стека, с таким интересом, словно там было доступное разъяснение теории Енштейна. Ну, или свежий Плейбой. Внимательно, в общем, он его разглядывал. А писарь ухватил листок и забубнил все то, что там было написано, без всякого видимого эффекта на капитана. А постный и вообще сейчас заснет. Так и стою, тоже конечно ничего. Прочел писарь, тишина. Ну а чего, я тоже помолчу, мне вообще торопиться некуда, как бабка говаривала — 'На тот свет всегда успеем'. Наконец капитан заметил, что в кабинете есть еще что‑то, кроме его стека.
— Йохан?
— Ага — ответил, и смотрю — капитан так заинтересовано чуть бровь дернул.
— С Севера что ли?
— Как вы все меня, мать вашу в глыбу, уже задолбали — устало ответил я. Не, ну правда, наболело — С Севера, с него самого.
Капитан, такое впечатление, аж поперхнулся, даже как‑то с недоверием посмотрел — мол, не ослышался ли? Сзади прокашлялся сержант:
— Кхм… Разрешите доложить, вашбродь? Наглый, спасу нет, у жандармерии дерзил… был, хм, предупрежден, не внял. Разрешите?..
— Отставить — капитан махнул стеком, и внезапно легко встал из, казалось бы, неудобной позы. Да, этот ловок. Ща если бить удумает, то придется хреново, разве драку устраивать, ну так на том мне и крышка. А может… ну его, и как раз так и надо? Капитан встал передо мной, теперь уже внимательно разглядывая с ног до головы, заложив руки со стеком за спину. Интересно, с ноги приложит, или стеком?
— Ты чего такой дерзкий?
— А чо? — не, ну а как еще отвечать на такой вопрос. Хотя и хамить этому дядьке не хотелось. И не потому, что врежет больно, а вообще — ну, такой он… которым хамить не хочется. Внушает уважение — видно, что не тыловик и вообще трактор паханый. Но и не хамить не могу — такая уж натура у меня. Сколько раз в жизни от того с неплохими людьми ругался — просто из‑за характера своего. А тут и подавно. Не легла карта.
— А ничо! — вдруг вызверился капитан — Че ты мне тут бычишь‑то. Героя с себя строишь? Не навоевался что ли?
Я промолчал, потому как эта сволочь попал по самому больному — ну, да всего и навоевался, что десяток раз с карабина стрельнул. И один раз не стрельнул… Я даже голову набычил, в пол глядя — чего тут ответишь. Молчание повисло, но тут подал голос с угла наш канцелярский:
— Разрешите сказать, Вашбродь? Ен, когда бунтовщиков стрелять стали, к ихним главарям сам под пули встал… Главный бунтовщик вахмистр Бало его выгородил… Они, вашбродь, приятельствовали и Бало ему покровительствовал… А так он сам пошел… он, вашбродь, на голову контуженый, и к тому же явный бунтовщик и княжеский!
Капитан аж зубами скрежетнул, вроде как развернуться хотел туда, да только постный взохнул — и сразу как‑то капитан осекся, посмотрел на постного — а у того морда и еще унылее стала и безразличнее. Угу, ну, кто тут и зачем, примерно ясно. Кто еще мог бы быть с такой рассеянной физиономией. Офицер снова повернулся ко мне, посмотрел еще раз, и, сев обратно на стул, повторил вопрос:
— Ну так что, не навоевался?
— Никак нет — ответил по — уставному — неохота все же хамить ему. Да и вообще. Повыделывался уже, меру‑то надо знать. Глупо, в общем‑то, нарываться специально, если в ответ все как‑то мирно.
— А чего же ты, засранец, под расстрел полез? Жить надоело? Или за князя вашего… который тебе и вовсе чужой? А? Чего молчишь, отвечай!
— Я, вашбродь, князя того в жизни не видал, и вообще мне на наго начхать…
— А чего ж ты, паскуда, тогда бунтовать вздумал?!
— Потому как, вашбродь, ежли я солдат — то мне воевать с врагом положено. А не в плен сдаваться.
— Так чего ж сдался?! — насмешливо спросил капитан
— А потому что… потому что дурак, вашбродь. Так вот и скажу. Надо было тую суку, коменданта нашего, пристрелить, и гори оно все огнем…