— Только, артиллеристов‑то у них толковых, поди, нету. Откуда им взяться? — рассуждал вслух Балу — Разве, конечно, наемники какие, из Союза. Да вроде как еще там на границе этот барон крутился, говорили…
Какой барон и где крутился, я спросить не успел. Снова поднялась суматоха, с бастионов послышалась стрельба, вскоре даже загрохотал пулемет, правда, недолго, всего пару длинных очередей дали. Забегали расчеты минометов, засуетились.
— К ним подкрепления идут! На дороге видно! — разнесся крик.
Вот оно что, как говорится — помяни, оно и тут. Минометы открыли огонь, не жалея мин, давая, насколько эти, на мой взгляд, излишне мудреные конструкции способны, беглый огонь. С бастиона, на который пялился в бинокль унтер, корректировщик миганием фонаря подавал сигналы. По корректировщику вскоре стали лупить с воротного бастиона, но из‑за дистанции попасть не могли. Полуголые, потные, расчеты минометов носились как черти, выпустили с каждого ствола по полтора десятка мин — уже в углу двора громоздился немалый штабель пустых ящиков, а новые ящики все тащили из помещения под валом. Наконец унтер скомандовал прекратить огонь, и минометчики, так и сели возле орудий, черпая воду из принесенных ведер ладонями, пили и обмывали лицо и тело.
— Похоже, небольшой отряд‑то пришел — мрачно пропыхтел Балу — недолго по дороге шли — а теперь их не достать, ушли в бастион все. Да, теперь только надежда на бомбомет и тех, что потерной идут. Эх, что же наши‑то, поздно про потерны вспомнили? Ну ничего, сейчас дойдут до батареи, и уж тогда устроят…
Но этим планам не суждено было сбыться — очередной взрыв в потерне был особенно мощным, выбило здоровенный султан дыма из одного колодца. Балу забеспокоился — мол, рвануло‑то слишком уж сильно. Вскоре разнеслась весть — минометчики в потерне чего‑то напортачили и то ли миномет их взорвался, то ли мина в стену ушла, или просто кто‑то мину уронил нехорошо — только — нету ни минометного расчета того, ни штурмовой группы больше. И, заодно уж, нет и командира минометной батареи — он с ними пошел. С десяток раненных только достали, и половина — не жильцы. Закрепились, правда, на том рубеже, не пустят врага — но и дальше продвинуться никак — подкрепления, пришедшие к драгунам, прошли на первую батарею и в потерны — продвинуться никак стало невозможно. В бастионе тоже прибавилось стрелков, вновь прибывшие с азартом начали стрелять, но толку от этого не было, а у нас не было уже и желания отвечать. Все складывалось как‑то совсем не радужно. Об том, что отбить батарею, не говоря — очистить от врага крепость — и речи уже не шло. Теперь — только удерживать, что осталось, ожидая прихода наших. К драгунам пришло сотни две… за минусом тех, кого, надо думать, все же накрыли минометчики. Уже нет у нас численного перевеса, чтобы штурмовать. И артиллерии нету. И к минометам припасов не так много. Грустно, девушки.
Но самое неприятное, что я зацепил краем глаза, было не это. Нас на валу сменили пехотинцы, а мы пошли в третий бастион, держать внешний фронт. Самое неопасное направление, но в то же время — надо хоть кого‑то поставить на всякий случай. И во дворе у офицерской казармы шло эдакое полевое совещание, все офицеры почти тут, кто жив — цел еще. Вот их‑то вид мне и не понравился — какой‑то он унылый и небоевой. А это плохо, это первый признак, что подкрадывается толстый пушной зверек. Да и ругались они так как‑то нехорошо, истерично малость, да еще и выясняя, кто виноват. А это плохо, это совсем плохо. Приметил я там и особняка — словно почуяв взгляд, тот повернулся, но я уже спрятался за шедшего рядом Балу — его мне только сейчас и не хватало… когда они там виноватых ищут…