— Угу, — сказала я, поправляя волосы перед висящим рядом зеркалом.
— Семенова и Федорова… Скажи, вы случаем, не с Зелинского возвращались? Денис, ясное дело, будет молчать, но тебе-то наверняка уже сказали.
Денис, да. Попробуй-ка, назови его так в лицо.
— Я не знаю, — сказала я.
Света ласково улыбнулась — жутковатый диссонанс, учитывая, что ощущала я от нее сейчас только зависть.
— Да ладно тебе. Все ты знаешь. Неужели ты думаешь, что никто не сложит два и два?
Я промолчала, забирая у гардеробщицы номерок. Света снова улыбнулась своей акульей улыбкой и почти прижалась ко мне, заглядывая в глаза.
Я отступила, пряча руки в карманы пиджака. Ага, сейчас. Знаю я ваши приемчики с этим якобы случайным прикосновением.
— Я пока не имею права говорить, — и тут телефон у меня в кармане завибрировал. Я отвернулась от Светы и поднесла его к глазам, внутренне замирая.
Конвертик входящего сообщения.
Незнакомый номер.
«Поздравляю. Вы приняты».
Я медленно убрала телефон в карман и подняла взгляд на Свету, зная, что она наверняка заметила, как изменилось выражение моего лица.
— Ты знаешь, Денис только что написал мне, что я принята в «Ланиакею». — Она уставилась на меня, видимо, пытаясь понять, шучу я или нет. Я широко улыбнулась, глядя ей в лицо и жалея о том, что она не может прочитать сейчас мои эмоции. Ее я осознавала прекрасно. — Спасибо за поздравления.
И прошла мимо.
Первой парой у нас была групповая психотерапия, лекция. Веревкина Ярослава Валерьевна, заведующая кафедрой, прошу любить и жаловать, как раз тот классический тип профессора психологических дисциплин, который и создает репутацию психологов-«психов». Она была ярой юнгианкой, знала биографию Карла Юнга вдоль и поперек и обожала ковыряться в наших сновидениях. Именно на них чаще всего основывался выбор темы.
Веревкина была уверена, что все психологические ситуации можно проработать.
Абсолютно все. Даже импринтинг.
Кому-то может показаться странным, что импринтингу и вообще делам любовным в наше неспокойное время уделяется так много внимания. Люди встречаются, люди влюбляются, женятся… Но когда твой инструмент — это мозг, когда ты показываешь миру больше, чем показывает обычный человек, когда твои психологические характеристики значат не меньше, чем величина артериального давления, острота зрения и слуха, требуется учитывать гораздо больше переменных.
Психическая стабильность — вот главное условие допуска психопрактика с категорией выше третьей к использованию способностей. Без этого паспорт получить можно, но с отметкой об ограниченной психоспособности или непсихоспособности — в зависимости от степени нестабильности. И только после блокирования. Проще говоря, Джек Аткинсон или кто-то из его учеников должен был взять свой ментальный молоток и заколотить железными гвоздями дверку в ту часть мозга, где жили способности. А потом залить бетоном для верности.
При чем тут импринтинг? Все просто. Запечатление — это уже состояние измененного сознания, а значит, легкая нестабильность. Смолькина не зря говорила, что меня могут использовать, чтобы навредить Вагнеру — она знала о таких случаях не понаслышке. Импринты не должны были работать в паре — такое правило вот уже пять лет было негласным, но его применяли все чаще.
Пары мортал-антиперцептор, то есть партнер, умеющий убивать мыслью, и партнер, умеющий эту мысль блокировать, были востребованы в самых высоких кругах уровня ФСБ и международных антитеррористических организаций. Морталы были в стране наперечет. Морталы-телепаты вроде Вагнера, которые могли почувствовать угрозу заранее и нанести предупредительный удар, считались одними из самых редких. Теория мортальных, то есть смертельных для личности взаимодействий, не изучалась в университете вроде нашего, это был уровень «Ланиакеи».
Вагнер уже убивал, я это знала. Его слова «нет, Голуб, вы бы не умерли» были тому лишним — но не единственным — подтверждением.
Как и Аткинсон, он участвовал два года лет назад в громкой операции по освобождению заложников, захваченных террористами в одной из американских школ. Тогда погибло двадцать человек. Могло погибнуть в десять раз больше.
Террористы сдались, когда их осталось трое из девятнадцати — трое с живыми мозгами, имею в виду. Еще шестеро впали в кому после направленного воздействия Аткинсона и были отключены от систем жизнеобеспечения спустя недолгое время. Четверых нейтрализовал Вагнер, когда они убили пятерых заложников, чтобы показать серьезность намерений. Он не смог прочесть их мысли, потому как с террористами работал блокиратор-нелегал. Его снайперы убили первым после разрешения стрелять на поражение.