— Никто не собирается «лепить выговор», Рафаэль, — сказала Веревкина все тем же успокаивающим тоном. — Но постарайтесь помнить о том, что вы — психопрактик и можете воздействовать на других людей без их на то воли. В большинстве случаев людям не нравятся, когда на их мозг или тело воздействует… — она помолчала, подбирая слова, — невидимая сила. Все это вы учили еще на первом курсе. Просто не забывайте.
Веревкина перевела взгляд на меня.
— Что же касается вас, Фаина, вам стоит быть особенно осмотрительной. Вы уже не просто студентка психфака, вы в шаге от элиты психопрактиков. К вам уже предъявляются повышенные требования, помните об этом. Не разочаруйте тех, кто в вас верит.
Я неосознанно покосилась на Вагнера, который наблюдал за происходящим так отстраненно, словно его это совсем не интересовало — а ты думаешь, интересует, да? Больше вот заняться ему нечем, только разбираться, кто прав, а кто виноват в пьяной драке? — но тут же снова посмотрела на Веревкину. Она, казалось, ничего не заметила и, кивнув, повернулась к коллегам.
— Ну что, я думаю, все свободны. Отдыхайте.
Да, вот так все и закончилось.
Две недели пролетели быстро. Я сдала зачеты по основным дисциплинам, написала заявление о переводе на заочную форму обучения, поскольку основное образование у меня все равно должно было быть вне зависимости от того, буду я учиться в «Ланиакее» или нет, собрала вещи.
Ощущение было странное: и грустно оттого, что расстаюсь с однокурсниками, и радостно оттого, что впереди ждет будущее, о котором я мечтала. Я старалась думать о том, что меня ждет, а не о том, что оставляю здесь, но получалось не очень хорошо. В том числе, и по личным причинам.
Галя рассказала все родителям, и мне все-таки пришлось поговорить с отцом, потому как он позвонил мне сам, в пятницу вечером накануне моего отъезда, когда я уже вышла с последней пары и направилась вниз, к выходу. Махнув Катюхе, чтобы она не ждала меня — и не становилась свидетельницей неприятного разговора — я ответила. Не могла сбросить. Папа бы не понял. Решил бы, что избегаю, как обычно.
Я отстала от спешащих к выходу студентов и остановилась у окна стремительно пустеющего коридора, стараясь говорить негромко:
— Привет, пап.
— Фаина, Галюня сказала нам, что завтра ты летишь в Москву, — начал он без приветствия. — Почему ты не позвонила нам? Почему мы должны узнавать все от Гали?
Я глубоко вздохнула, стараясь не злиться. Наши разговоры были пропитаны взаимной неприязнью — все на протяжении последнего времени, а точнее, последних полутора лет, сразу после того, как я случайно узнала, что я Голубу Юрию Владимировичу никто — чужой человек, а вовсе не родная дочь. Он не хотел, чтобы мне это стало известно, тем более так — из беседы, которую я услышала случайно, войдя в комнату в самый неподходящий момент, но так вышло, и теперь ничего было не изменить.
Я подала документы в ТюмПУ, и отцу перезвонили на следующий день. Две дочери, обе — психопрактики пятой категории… зеленодольская аномалия, чтоб ее, они везде искали хоть какую-нибудь зацепку. Но я не была дочерью Юрия Голуба, и он сообщил это представителю приемной комиссии как раз в тот момент, когда я заглянула в родительскую спальню, чтобы позвать его на обед.
И он даже не счел своим долгом поговорить со мной, объяснить. А я ждала. Я с надеждой заглядывала ему в лицо, порывалась сама завести этот разговор и одновременно боялась его заводить… но ведь я заслуживала объяснения, заслуживала правды. Маме я не сказала, но она, конечно же, заметила наше с отцом взаимное отчуждение. И встала на его сторону в молчаливой холодной войне, которая началась как-то сама собой, и я даже не знала почему.
Я стала избегать разговоров с ними. Приехала домой в первый год обучения всего дважды — зимой, на Новый год, и летом, и едва ли не сбежала обратно в Тюмень в последние дни августа.
В «Ланиакее» учебный год длился с апреля и до конца декабря: три триместра, экзамены, правда, с перерывом на пару недель в разгар лета и в середине осени, чтобы студенты, ошалевшие от новых и очень трудных дисциплин, не сплавили себе мозги. Катя звала меня на новогодние каникулы к себе, в Тюмень, и я уже почти решила, что поеду к ней. Тем более что январскую сессию здесь, в ТюмПУ, мне все равно пришлось бы сдавать с остальными. Ну, так я себе говорила.