Я была так растеряна, что уселась в аудитории не на свое место. Катя с удивлением посмотрела на меня с четвертого ряда, но я едва заметила ее взгляд. Конверт в сумке буквально прожигал мой разум насквозь, но я помнила слова Вагнера и знала, что у него нет привычки говорить зря.
Ланиакея. Необъятные небеса, если переводить с гавайского, название огромного скопления галактик, в котором находится и наша Солнечная система. Шесть лет назад так назвали школу для психопрактиков высоких категорий, то есть для тех, в чьем мозгу было обнаружено самое большое скопление клеток Телле, отвечающих за психоспособности. Люди, которые могли убивать взглядом и блокировать таких убийц. Лучшие телекинетики, провидцы, биолокаторы, телепаты. Получить конверт оттуда для психопрактика — шанс один на миллион. Если меня приглашают в «Ланиакею», это значит, что во мне разглядели потенциал, значит, я могу…
— Голуб, не могу не отметить ваш энтузиазм. У вас открылась новая способность, пока я объяснял тему?
— Извините, Денис Николаевич. — Я посмотрела в тетрадь соседа, там уже было написано пять или шесть предложений. Упс. Витаю в облаках.
Я быстро списала увиденное и постаралась до конца лекции прислушаться к тому, что говорит преподаватель.
***
После первой пары у Вагнера у нас был современный психоанализ и Антонина Алексеевна Вишневская. Я перебралась на свое место, к Кате, которая сразу же стала расспрашивать меня, почему это я и Вагнер зашли в аудиторию вместе и почему он не наказал меня за опоздание.
Я только пожимала плечами. Мне хотелось посвятить ее в тайну конверта, но я ее пока не знала сама.
А вдруг там вовсе не приглашение? Хотя что там могло быть, если не оно?
Пара по психоанализу у Вишневской у нас была сдвоенная, и я надеялась ускользнуть из аудитории на большой перемене между первой и второй, чтобы в спокойствии женского туалета прочитать, наконец, написанное. Или просто сойду с ума.
Катя Умочкина, будущий психосенсор-эмпат, конечно же, чувствовала мое возбуждение. Но терпеливо ждала, потому как знала, что уж с ней-то я обязательно поделюсь. Все-таки подруга. Мы с ней были из одного городка, Зеленодольска, на юге ЯНАО, и старались держаться вместе.
Впрочем, зеленодольских в ТюмПУ было полно. Мы — аномалия. Общепризнанный факт: в нашем городке психопрактиком оказался каждый третий. Никто не знал, с чем это связано, но было так.
Преподаватель в аудитории любила тишину, и тишина на паре стояла поистине гробовая, если не считать мечущихся от стены к стене мыслей. Но их чувствовали только телепаты. Их у нас было четверо, не считая меня, и только двое могли улавливать мысли на расстоянии, как Вагнер. Вот только, в отличие от Вагнера, они свои способности не контролировали, и иногда посреди лекции кто-то из них толкал кого-то слишком активно думающего в бок:
— Мешаешь!
Это считалось нормальным.
Преподаватель диктовала лекцию по памяти, которая была у нее совершенной. Она помнила каждый день своей жизни, начиная со Вспышки — и все же училась не в «Ланиакее», а в нашем же ТюмПУ. После обучения Вишневская проработала какое-то время консультантом в «Кате Алерт», всероссийской организации, занимающейся розыском детей. Уволилась, потому что профессионально выгорела. Тяжело каждый день смотреть на детей, которые не вернулись домой, и помнить, как они выглядели, когда их нашли мертвыми — выражение лиц, позы, раны, все до мелочи...
Я ее понимала.
Я едва дождалась конца пары, бросила ручку на стол и с сумкой вышла из аудитории. Закрылась в кабинке и, привалившись спиной к стене, достала из сумки конверт. В туалет кто-то зашел, вышел, зашел, вышел, зашел — черт, мне когда-нибудь удастся остаться одной? Наконец поток желающих освежиться схлынул. До конца десятиминутной перемены оставалось еще пять, и я надеялась успеть. Иначе не доживу до конца пар, просто умру от любопытства.
Я открыла конверт — он был распечатан, конечно же, иначе как Вагнер узнал, что речь в письме обо мне? — и начала читать.
Тра-ла-ла, «наслышаны об успехах Вашего исследования… кандидатура Пучковой Кристины, предложенная Вами, нами одобрена…»
Так, где же обо мне? Я не просто пробегала письмо глазами, некоторые строчки были заботливо заклеены корректором. Естественно, Вагнер не хотел, чтобы я читала все, что ему пишут, но почему-то именно Пучкову он оставил не замазанной. Я не знала, кто это такая, но почему-то у меня было чувство, что скоро узнаю, и что оставлена она тут неспроста.