Амнестики вроде Кристи стирали память, делая из взрослых людей младенцев — и сохраняли жизнь.
Их было не так много, этих морталов, готовых применять смертельные способности против других людей... и, к сожалению, встречались среди них и те, что думали, что готовы, но ошибались — и платили за это своей и чужими жизнями.
Андрей Калина дестабилизировался на моих глазах, и это было страшно.
По сигналу Аткинсона, данному с той стороны «психушки», мы начали работу над отражением. Калина ударил раз, я отразила, защищающий его блокиратор поглотил поток. Следующий удар — блокиратор поглотил поток. Владимир Васильевич стоял спокойно, чувствуя мой блок своей второй способностью и зная, что все хорошо.
И на этот раз у меня и вправду все получалось — с обидной легкостью в отсутствие Вагнера, который сейчас наверняка был бы доволен мной, если бы увидел. Да я сама была собой довольна. В группе все делали успехи, и только я из-за этого треклятого импринтинга плелась в хвосте. Но вчера меня похвалил сам Чесноков, сказав, что я снова начала ловить мышей — а это значило, что мои успехи заметили.
Я была благодарна Аткинсону за то, что он возился со мной.
Я была — со смешанным чувством в груди — благодарна Вагнеру за то, что он все-таки не сдался и оказал мне эту большую услугу.
— Хорошо. Спасибо, Андрей, Фаина. На сегодня закончили, — сказал Аткинсон, и блокираторы потянулись к выходу.
Калина задумчиво стоял в центре «психушки», словно поглощенный мыслями. Я привычно поблагодарила его за то, что позанимался со мной — он хоть и раздражал меня, но вел себя на практике очень сдержанно и всегда дважды переспрашивал, готова ли я, прежде чем приступить к серии ударов — и тоже пошла к двери.
Первый из блокираторов успел открыть дверь, когда весь мир вокруг заволокло красным.
Смертельное воздействие.
Я еще успела услышать чужой вскрик, успела почувствовать, как один из блокираторов все-таки выставил — почти одновременно со мной — антиперцептивный блок, но было уже поздно.
Поток частиц добрался до мозга.
Боль потрясла меня до основания.
Мгновенно я потеряла ощущение почвы под ногами, я ничего не слышала, не видела и не ощущала и успела только с криком выставить вперед руку, чтобы не приложиться к полу лицом, когда упаду.
Но ощущения удара все не было. Мортальное воздействие оглушило и ослепило меня, воздействуя разом на все чувства и превращая мир вокруг в клубок бесконечной агонии.
И боль в ней тоже была бесконечной.
Я падала в красную бездну, полную тишины и безумия, и в городе, объятом пламенем, метались растерянные люди — и они тоже были тихи и безумны, и их красные рты раскрывались в криках, которые я не слышала. Экран замкнуло — по нему то и дело пробегали электрические всполохи, а в городе то начинался, то прекращался дождь, били в землю метеориты, тряслась под ногами земля, откуда-то нахлынуло, смывая людей и постройки, алое цунами.
Мамочки! — закричали обе моих Фаины, прижимаясь друг к другу. — Мамочки!
Волна смела нас.
Я падала вниз и вниз, и красного становилось все больше и больше. Оно заползало мне в глаза, в уши и в нос, мешало дышать, обволакивало сердце кровавым туманом, заставляя его биться все медленнее…
Реже…
Тише…
о боже о боже о боже о боже о боже
— Нет! — закричала я, когда красное подступило еще ближе и сжалось вокруг меня, обвивая огненными кольцами.
— Нет! — закричали все люди в городе, подняв головы, разинув свои безмолвные красные рты.
Я не знала, что делать. Я не знала, как справиться самой. Экран вспыхнул в последний раз, и город исчез в огненной реке, и по заставке, множась и ширясь, побежала сотня маленьких трещин.
Еще немного — и она лопнет, засыпав меня осколками.
— Нет! — снова закричали Фаины, хватаясь друг за друга в океане этого безумия. — Пожалуйста! Пожалуйста, помоги мне! Пожалуйста!
Красное пламя вокруг набухло крупными каплями и грозило разверзнуться тьмой и поглотить меня. Еще мгновение — и меня снова сметет, вот только на сей раз это алое хлынет и по ту сторону экрана, ведь я больше не смогу его сдержать.