Аткинсон обезвредил… Я даже не хотела думать о том, что это значит.
— Кстати, Голуб, — снова вспомнил про меня Чесноков. — Да не открывайте глаза, лежите смирно. Значит, вот что. От профессора Аткинсона вам большой привет за то, что вы сработали с блокиратором на отлично и не выпустили поток за пределы комнаты. Андрей Калина оказался нестабильным, и хорошо, что это выявилось на этапе практик, а не тогда, когда он с дипломом «Ланиакеи» пошел бы сеять смерть направо и налево. Будем разбираться с психоскопом, который оформил допуск. Ну и здесь тоже кое-кого накажем. Мы ведь не будем опрашивать ее, Денис Николаевич?
— Камеры все зафиксировали. Не вижу необходимости, — согласился тот.
— Ну, вот и отлично. Отдыхайте, Голуб, и в понедельник мы вас ждем к часу дня. На лекцию утром можете не приходить. А нам с вами надо обсудить все сейчас и с глазу на глаз, — сказал он, обращаясь, видимо, к Вагнеру. — Может подняться шум, у Филатовой-то муж в местной администрации, и ему…
Они вышли, и в комнате воцарилась тишина.
Я не могла думать связно — голова болела все сильнее — так что просто лежала и ждала, пока хилер доберется до меня и снимет, наконец, остатки воздействия.
А пальцы все никак не могли согреться и плакали и требовали, чтобы я снова коснулась человека, который только что вытащил меня из бездны безумия.
Глава 7
Вагнер, наверное, единственный в первые дни после происшествия с Калиной держался со мной, как обычно. Правда, когда в понедельник я зашла с докладной по случившемуся — он попросил сначала показать написанное ему, а только потом отдать Чеснокову — был как-то странно отрешен и, казалось, едва обратил внимание на мои пояснения. Но зато его «что я только что сказал, Голуб?», когда я отвлекалась на лекциях на свои собственные невеселые думы, было прямо как бальзам на душу.
Большая же часть преподавателей относилась ко мне, как к тяжелобольной, только что вышедшей из реанимации.
«Фаина, может, вам отдохнуть? Как чувствуете себя, сможете отработать практику? Можете завтра не приходить на лекцию, ничего страшного».
Это бесило.
Вагнер, конечно же, не случайно оказался тогда рядом. Как раз из-за него Аткинсон и завершил занятие, и именно их разговор прервал истошный крик трех глоток, раздавшийся из-за открытой двери «психушки», когда Калина ударил в нас смертельной волной.
Мы выставили блоки почти одновременно — я раньше, но более слабый, два антиперцептора — чуть позже, но сильные, и Аткинсон тотчас ударил в ответ, сломав Калине мозг. Обезвредил, чтобы тот не смог повторить воздействие.
Блокираторы начали приходить в себя почти сразу, но я, неопытный антиперцептор, все-таки успела глотнуть из смертельного потока. Пока охрана вязала обездвиженного Калину, меня отвезли вниз, к хилеру. Там все и стало понятно.
Вагнер сам вызвался поработать со мной. Мы с ним уже действовали в паре, его я знала, и раппорт установить получилось бы быстрее, чем с Аткинсоном. И все прошло, как нельзя лучше, если не считать того, что ладони мои жаловались на то, что им не хватает ощущения прикосновения к его руке. Физически жаловались, начиная иногда болеть и леденеть, словно их окунули в ледяную воду, и петь хором, который я поначалу даже шутливо окрестила «хор имени И. Пальцевского»… и, естественно, «И» — это первая буква имени дирижера этого хора.
Импринтинг. Все он.
Запечатление ведь не происходит мгновенно даже у животных, а что уж говорить о нас. Сначала ты видишь своего импринта, слышишь его голос — и все, ты уже на крючке. Потом, если повезет — ты его касаешься и вдыхаешь запах — и импринтинг становится сильнее, потому как подключаются другие каналы запечатления.
Я потому и не хотела касаться Вагнера, что знала: он не только сможет услышать мои мысли, нет, он залезет мне в душу, прорастет внутри, и выгнать, вытравить его станет еще тяжелее или даже практически невозможно.
К слову, на курсе далеко не всех впечатлило то, что стали уже через несколько дней называть «Файталити» (прим. — от английского «fatality» — смерть, гибель, в серии игр «Mortal kombat» — прием добивания противника), правда, за глаза, так, чтобы я не слышала. Но сплетни доходили... и в четверг дошли не только сплетни.
Я поднялась на второй этаж, к аудитории, где у нас должен был быть семинар по сенсорным воздействиям, которые вел Чесноков, и услышала свое имя, произнесенное резким хрипловатым и таким знакомым голосом.