Коротких, чтоб тебя.
Конечно же, это был он. Мой однокурсник Юрий Коротких, антиперцептор, эмпат и сноб каких мало. Стоял у входа в аудиторию и что-то читал с экрана планшета, так преувеличенно экзальтированно, что это было даже смешно. Вокруг него столпились наш антиперцептивный поток — я не заметила только Нестора Левина, остальные были на месте — и морталы без Кристи, и некоторые выглядели почти шокированными тем, что слышали.
Слова донеслись до меня, и я остановилась у лестницы как вкопанная, чувствуя, как внутри мгновенно поднимается злость.
— Дестабилизация Андрея Калины является второй по счету в стенах школы за все время ее существования. Его мать, Тамара Александровна Калина, намерена через суд добиваться признания мортала седьмой категории, доктора психопрактических наук, профессора Джека Аткинсона виновным в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью. Психоскоп из Челябинского центра отбора, Татьяна Витальевна Филатова, также намерена отстаивать свои права в суде. Сам Андрей Калина в настоящее время находится на аппарате искусственного поддержания жизни во Всероссийском центре реабилитации психопрактиков.
Коротких увидел меня, опустил планшет и заговорил громче, привлекая внимание остальных.
— А вот и героиня нашего небольшого, совсем крошечного инцидента, Фаина «Fatality» Голуб. Интересно, на чьей стороне в этой смертельной битве была она? Добро или зло? Жизнь или смерть? Красное или черное?
Судя по лицам, морталы были готовы прямо сейчас сделать со мной то, что не доделал Калина. Но я была зла так же, как и они. Пусть только попробуют, и я врежу по ним отражением, и плевать мне на Кодекс и стены «Ланиакеи».
— Коротких, у тебя воспаление мозга? — спросила я, останавливаясь рядом с аудиторией, и сама едва узнала свой искаженный яростью голос. — Ты ведь не можешь говорить об этом на полном серьезе? Ты в своем уме вообще?
— Не мучает чувство вины, а, Фаина? — спросил он с гадкой ухмылкой. — Как ощущения после случившегося, довольна собой, может, чувствуешь себя героиней?
— С чего вдруг Андрей дестабилизировался? — зашипела одна из морталов, маленькая и круглая блондиночка Ежова. — Он был одним из самых спокойных людей, которых я знала. Я и Сергей Волков с ним еще с университета дружили. Ты знаешь, что нас вчера тоже таскали на повторную психоскопию? Было неприятненько.
Я уставилась на нее, не веря своим ушам.
— Вы что, хотите сказать, что это я виновата в том, что Калина сошел с ума?
— Вы отрабатывали мортальное воздействие? — спросил Волков, подступая ближе, и я отступила на шаг, к стене коридора, когда мне вдруг стало неуютно.
— Как ты смогла блокировать «шестерку» сама? Может, мы о тебе чего-то не знаем? — Толстяк Вадим Мартынов с нашего потока, и я не думала, что он может говорить так зло.
— Это допрос? Вы спятили? Вы все от Коротких заразились? — Я была в шаге от транса: во мне кипела чистая незамутненная злость, я жалела, что у меня нет способности пострашнее телекинеза. — Или, может, вы все тут нестабильные изначально с вашей извращенной логикой?
— Кто будет следующим, Голуб? — снова Коротких… почему он так подозрительно спокоен, пока остальные едва ли не готовы разорвать меня на части?
— Я сегодня присмотрюсь! — рявкнула я, и они как будто надвинулись на меня, окружая, пытаясь оттеснить, и я уже была готова ухватить кого-то телекинетическим захватом и просто швырнуть прочь, невзирая на то, что после такого мне светит выговор, а там…
— Фай, блокируй! — Это был Нестор Левин, и за ним по лестнице поднимались Аткинсон, Кристи и психодиагностик, и я без раздумий выбросила вперед экран, в который сразу же одна за другой врезались волны эмпатийного потока, шедшего со стороны.
Коротких. Ах ты, сволочь. Ах ты, гад!
— Что случилось, коллеги? — Аткинсон остановился чуть поодаль, рядом с Нестором, и оглядел нас, задержав свой взгляд на моем наверняка еще хранящем остатки ярости лице.
Картина маслом — четыре антиперцептора и три мортала окружили меня так плотно, словно хотели раздавить. Представляю, как это выглядело со стороны. Представляю, как я выглядела со стороны.