Мы пропустили целый год учебы, и оттого вместо пятого я в 11 лет пошла в четвертый класс. Купила перчатки, чтобы никого не касаться, старалась не отвечать на издевки антипсихов-старшеклассников — но раз за разом срывалась им на радость, устраивая шоу.
Родителям я на издевательства не жаловалась. Была слишком горда.
Тогда же, где-то в промежутке между собакой, которую я зашвырнула на соседскую крышу, едва не убив, и одноклассником Гали Виталиком Ветровым, который улетел в окно школы, расколотив стекла и порезав себе руки — я до сих пор содрогалась иногда, вспоминая лужу крови и вопли матери Виталика, которая пришла разбираться ко мне домой — я начала бояться своего телекинеза.
Нет, не просто бояться. К окончанию школы я была от него в ужасе.
Уже в ТюмПУ, после долгой мысленной беседы с психологом перед первым сентября я поняла, что страх перед тем, что ты не контролируешь — это нормально. Что морталы боятся убить, а антиперцепторы боятся не справиться со смертельным воздействием, что прогностики боятся увидеть собственную смерть, а эмпаты вообще всего боятся…
И именно от того, сможешь ли ты перебороть этот страх или нет, часто зависела стабильность.
— Вот, почему я в прошлый раз была в такой панике, — сказала я задумчиво. Мне даже было почти все равно, слушает Вагнер меня или нет, я как будто уже не рассказывала ему, а говорила все это для себя. — А еще то несчастное решение суда...
— Еще бы мне не помнить, — сказал он так, словно я спросила.
Событие, заставившее меня швырнуть соседскую машину с берега на середину речки Нензаяха, случилось как раз перед окончанием первого курса, и я приехала сдавать последние экзамены совершенно подавленная и разбитая. Я должна была отдать копию решения суда декану — сообщать о таком было обязательно, раз уж я была студенткой ТюмПУ, — но все никак не могла себя заставить заглянуть к нему и ходила перед дверью туда-сюда, пока Вагнер не выглянул из соседнего кабинета, видимо, услышав цоканье моих каблуков.
«Голуб, вы прямо как метроном. — Он заметил выражение моего лица и, выйдя в коридор, остановился рядом, отметая мое «добрый вечер, Денис Николаевич» нетерпеливым жестом. — Так, рассказывайте, что у вас стряслось... И что, вы решили, что из-за этого вас отчислят? Как вы вообще смогли это сделать?»
Когда я рассказала — а он слушал, как сейчас, одновременно внимательно и словно думая о чем-то о своем, — Вагнер просто забрал решение и выпроводил меня домой, не приняв ни слова благодарности.
«Я передам его сам. И пусть это будет вашей самой большой связанной со способностью проблемой. Все, до свидания, Голуб, идите».
Если бы он уже не был моим импринтом, в тот день я бы в него влюбилась.
— Я всегда боялась своего телекинеза, — сказала я, возвращаясь в настоящее. — Я даже сейчас иногда удивляюсь тому, что могу его контролировать. И, Денис Николаевич, у меня ведь не будет другой возможности. Это ведь «Ланиакея»... Если не здесь, то где еще меня смогут научить? А так я буду уверена, что взяла все под контроль.
— Контроль не зависит от категории.
Он не понял.
— Ладно, вы меня убедили, — неожиданно сказал Вагнер после короткого молчания, и я, задумавшись о метрономах, даже не сразу поняла, в чем. — Телекинетику я возвращаю, в расписании она будет. Только учтите, не в ущерб остальным предметам.
Понимая, что разговор закончен, я поднялась. Он взял мою зачетку, которую я тоже предусмотрительно положила на стол, и вписал в поле «основы мортальных воздействий» отметку о зачете.
— Ну все, Голуб, теперь вы официально универсал. Поздравляю.
Вагнер пододвинул зачетку ко мне, и я в это время уже протягивала руку за ней, и на мгновение его пальцы оказались так близко к моим, что я почти почувствовала прикосновение.
Мы одновременно отдернули руки, и я отступила назад, отчаянно пытаясь придумать оправдание и понимая, что в голову приходит все что угодно, кроме того, что нужно.
Ты мой импринт, квадратный корень из 122254, Земля вращается вокруг солнца...