— ...на благо человечества! — донеслось до меня. — Этот удивительный феномен естественного происхождения открыл перед нами...
— Нет уж, я лучше останусь с вами, — ляпнула я гораздо эмоциональнее, чем хотела. Слава богу, тут мимо прошел официант. Я схватила с подноса еще один бокал с шампанским и отпила, почти не понимая, что делаю.
— Почему вы согласились? — спросил Вагнер, словно не заметив моей реплики. Серо-зеленые глаза изучали мое лицо, заставляя нервничать, и я едва подавила в себе желание отпить еще глоток. — Не замечал в вас раньше честолюбия.
И хоть я ждала этого вопроса, но все же к ответу была не готова. Отвела взгляд, хорошо подумала, собралась с духом.
— Я решила, что это — хорошая возможность проявить себя. — Я взболтнула шампанское в бокале, глядя на бегущие кверху пузырьки. — Теперь меня многие будут знать в лицо, может, я получу заявки, это хороший шанс засветиться в кругу работодателей...
— Очень интересно, — сказал Вагнер, и, посмотрев на него, я увидела, что он внимательно меня разглядывает. — Вот только неубедительно. Попробуйте снова, Голуб, я не тороплюсь.
Я задумалась по-настоящему и молчала так долго, что это наверняка выглядело странно. Я понимала, что не обязана рассказывать и что спросил Вагнер только из вежливости, раз уж мы оказались в этот вечер вдвоем и лицом к лицу, но услышанный разговор — слова моего импринта — засел во мне занозой, и потому я все-таки решилась сказать правду.
— Я слышала ваш разговор с Чесноковым и Ай... Шамсудиновой. — Выражение красивого лица не изменилось, словно ничего особенного я не сказала. — Слышала, что вы говорили об уверенности и о том, что у меня нет таланта... и о том, что в моем присутствии здесь нет смысла.
Преданный фанат. Но произнести эти слова я даже сейчас не могла.
— Поэтому я и согласилась, — призналась я, поникнув головой. — Честолюбие здесь ни при чем. Я была раздосадована тем, что услышала, если хотите, разозлилась...
— Есть у вас одна удивительная способность, Голуб, которую я заметил еще в ТюмПУ и которую вы применяете чаще, чем антиперцепцию или телекинез, — сказал Вагнер, прерывая мой лепет. — Вы упорно отказываетесь замечать свои достижения, но зато легко готовы принять на веру любое слово о неудачах. Ничего помимо слов об отсутствии уверенности вы из сказанного мной не запомнили.— Это был не вопрос, и я промолчала. — Я не говорил о том, что у вас нет таланта. Я уверен, до конца триместра вы успеете овладеть телекинезом в той мере, в которой это вам необходимо. И что касается смысла в вашем присутствии, то я его на самом деле не вижу. Чеснокову нужны были не вы.
Он вгляделся в мое лицо, на котором наверняка сейчас было все написано.
— Да вы и сами это знаете.
— Да, — сказала я. — Я догадалась.
Надо было мне не подписывать это несчастное согласие и все-таки сначала посоветоваться, как и говорил Владимир Васильевич. Теперь я понимала, что Вагнер, скорее всего, не стал бы меня убеждать в том, что мне нужна эта конференция. Может быть, даже попытался бы отговорить?
— Знаете, какой вопрос задают мне чаще всего журналисты-непсихопрактики? — спросил он чуть позже, когда я снова стала слишком часто натыкаться на пристальные взгляды и пробормотала, что «чувствую себя инфузорией под микроскопом».
Сколько человек ты лишил жизни? Я не озвучила догадку.
— Почему я не избавился от способностей. — Он посмотрел куда-то сквозь меня. — Почему я все еще не избавился от способностей.
— Надеюсь, в ответ вы спрашиваете у них, почему они все еще не ампутировали себе руки, — сказала я, моментально вспыхивая. Вагнер чуть приподнял бровь, но прерывать меня, когда я продолжила, не стал. — Я прямо-таки уверена, что вот будь нас чуть побольше, хотя бы раза в два — и нас бы начали блокировать сразу после появления способностей. Морталов, антиперцепторов — без разбора, просто чтобы нас не было, чтобы не думать о том, что мы есть.
— Оправданная мера, — заметил он. — Разве нет?
— Но ведь это значит, что они боятся нас! — горячо сказала я. — Несмотря на то, что признали и дали разрешение применять способности в установленных Кодексом пределах, они все равно нас боятся.
— Крамольные мысли. — Я не успела задуматься о том, ирония это или нет, Вагнер уже продолжил: — Вы и правы, и одновременно нет. Прошло всего одиннадцать лет с момента вспышки. Ваши родители прожили всю молодость и почти всю жизнь с мыслью о том, что телекинез и телепатия — это сказки. Чесноков уже вышел на пенсию, когда стал эмпатом. Даже мне это все иногда кажется странным. Мортальные способности. Антиперцепция... Импринтинг. — У меня перехватило дыхание, когда я уловила еле заметную паузу, я надеялась, он не заметил. — Мир еще не принял нас за своих. Когда умрет последний, кто помнит Вспышку — возможно, тогда что-то и изменится. Но не завтра и не через два года, и даже не через пять.