— Добрый вечер, Денис, — конечно, она знала, кто он, — Фаина, я бы хотела задать вам несколько вопросов...
— Задавайте, — разрешил он.
Она немного смутилась, но продолжила, глядя все так же на меня:
— Фаина, мы все видели сюжет с вашим участием. Можете рассказать нам немного о нем? Всего несколько минут, я не отниму много времени.
Но я едва ли сказала за всю беседу с десяток слов. Вагнер был словно фильтр между моим разумом и тем, что я позволяла себе показать; он заканчивал фразы, говорил «это совершенно ненужная вам информация», «следующий вопрос» и «у вас неверные сведения» так вежливо, что это могло бы даже показаться оскорбительным, если бы не были не менее вежливо-оскорбительными вопросы, которые мне задавали.
— Не думали ли вы о том, что ваше обучение в «Ланиакее» может оказаться опасным?
— Считаете ли вы, что профессор Аткинсон мог поступить по-другому и не убивать мозг своего студента?
— Что вы почувствовали, когда пришли в себя и поняли, что случилось?
— Не страшно ли вам снова встречаться лицом к лицу с обладателями мортальных способностей?
К концу разговора у меня появилось стойкая уверенность в том, что моя страница в Википедии будет даже меньше, чем страница Вагнера.
Я не заметила, как уехали Нестор и Трил, и только когда непривычно добродушный — тут явно бокалом шампанского дело не ограничилось — Чесноков и его жена подошли к нам попрощаться, вдруг поняла, что перехожу все границы и вот уже час обсуждаю с Вагнером свою диссоциацию и телекинез.
— Ты на такси? — спросил он, когда я сказала, что мне пора, и я кивнула, доставая из сумочки телефон. — Не уходи без меня. Я провожу.
— Это вовсе не обязательно, — начала я, но он, как обычно, не принимал возражений:
— Обязательно. Жди здесь. — Пока я говорила по телефону, он подошел к стоящей поодаль Айзанат и что-то ей сказал, и она кивнула, метнув в мою сторону неприязненный взгляд.
Ленивые осенние сумерки уже закутали Москву в свою серую шаль, и было почти темно. У выхода из здания никого не было, и я и Вагнер остановились на сером каменном крыльце у стеклянных раздвижных дверей, дожидаясь, пока подъедет вызванная мной машина. Он встал ко мне лицом, закрывая от поднявшегося ветра, пока я пыталась обмотать шею длинным шифоновым шарфом и не выронить при этом постоянно выскальзывающий из руки клатч и перчатки, которые зачем-то тоже достала из карманов.
Но то, что Денис Вагнер, мой импринт, был рядом и смотрел на меня, никогда не добавляло мне ловкости. То, что сейчас творил со мной треклятый психопрактический мозг, вообще ее лишало.
— Убери пальцы, — наконец сказал он нетерпеливо, видимо, устав от созерцания моих неловких трепыханий, и я замерла, когда он сделал шаг ближе и протянул руки к шарфу.
У меня перехватило дыхание, остановилось и упало куда-то под ноги сердце, подогнулись колени. Я не могла смотреть Вагнеру в глаза, но зажмуриваться было бы слишком по-детски, так что я просто уставилась прямо перед собой, на воротник безупречно черного смокинга и молчала, пока он поправлял мне шарф и высвобождал из-под него мои волосы.
Его пальцы замерли на шарфе в месте, где он соприкасался с кожей — прикосновение, но не совсем оно, иллюзия, но слишком реальная, чтобы быть таковой, еле заметное покалывание — как электрический ток малой силы, бьющий в меня с частотой двести ударов в минуту... и вот я уже с трудом понимала, что он вообще говорит и что имеет в виду, и почему-то у меня было ощущение, что говорю я не о том, что он спрашивает, хотя вроде бы и слова складные, и диалог логичный, и вообще...
— После каникул ты отзовешь согласие.
— Я написала его на год.
— Забудь о сроках, ты его отзываешь. Скажешь, что посмотрела, и для тебя это оказалось слишком тяжело. Скажешь, что уверенности в себе это тебе не добавило, и ты передумала.
— А я и не стала смотреть второй раз... Не смогла.
— Почему ты отказалась стирать воспоминание?
— Вы считаете, что я должна была это сделать?
— Для тебя так было бы лучше.